– Был бы рад оказать вам такую услугу, но…
– Бака! – и я получил сильный удар под ребра.
– Я буду рад оказать вам такую услугу
– Имена! Нам нужны имена изменников!
– Настоящие мне неизвестны.
– Нам нужны имена.
– Скажите, если бы вы задумали предать императора…
– Это невозможно!
– Представим, что вы бы на такое решились, стали бы вы использовать подлинное имя?
– Тогда назовите место встречи.
– Копенгаген.
– Вы насмехаетесь над нами.
– Нисколько. Эти люди должны найти Джона Лейкока, прилетевшего в Копенгаген из Штутгарта, и встретиться с ним.
– Это коварно с их стороны.
– Обычная шпионская практика.
– Возможно. Императорская армия презирает шпионство.
Затем они о чем-то заговорили по-японски. После резкой команды усатый Окамото извлек из кармана острый нож («Вот он – момент достойной смерти», – мелькнула мысль) и перерезал ремни на руках и ногах.
– Мы уходим, но отныне не спустим с вас глаз. И после того как изменники встретят свой заслуженный конец… – усатый не договорил и вышел за дверь.
Руки и ноги дико болели от веревок, от остатков газа кружилась голова. Надо было заставить ее работать. Ну и переплет! Если меня кто-то встречает в аэропорту, то с таким хвостом поклонников «достойной смерти» проблем не оберешься. В дверь постучали.
– Да?
– Ваш кофе, товарищ.
Вошедший служитель и в самом деле принес кофе. Он внимательно посмотрел на меня, и мне показалось, что он полностью в курсе того, что произошло в каюте. Но, конечно, только показалось.
019
Цеппелин плавно снижался над аэропортом датской столицы. В окна смотровой палубы были хорошо видны шпили Копенгагена, плывущие по заливу корабли, толстые сосиски дирижаблей у соседних причалов и маленькие на их фоне светлые крестики самолетов. Еще немного, и наш «Карл Либкнехт» займет свое место среди них. Вот он развернулся против ветра, снизился, сбросил причальные канаты, к которым тут же бросились маленькие люди, и в этот момент…
Раздался гул, потом крик, хвост воздушного гиганта стремительно пошел вниз, послышался звон и треск ломающегося металла, трава аэродрома озарилась каким-то красным цветом.
– Пожар, пожар, – кричали уже все.
Я стоял у самого окна и видел, как земля несется на встречу. Рванул рукой кольцо аварийного выхода, вышиб стекло наружу и прыгнул сам. Высота была не более двух саженей, и мне удалось благополучно приземлиться. Вокруг рушились пылающие обломки дирижабля. Натянув на голову пиджак, я что было силы бежал прочь. Водород горит сильно, но недолго, и вот уже можно вдохнуть свежего воздуха.
Дикий крик заставил обернуться – из огня и дыма вырвался мужчина в пылающей одежде, мне удалось сбить его наземь и, несколько раз перекатив, сбить пламя пиджаком. Подбежали пожарные и куда-то повели его. Я взглянул на свой дымящийся и прожженный в нескольких местах пиджак, потом скатал его в комок и кинул в сторону огня. Подбежал какой-то датчанин в форме, не то полицейский, не то пожарный, схватил меня за руку и повел в сторону от пылающих и распадающихся на части обломков прекрасного воздушного корабля.
На следующий день я прочитал в газете, что благодаря счастливому стечению обстоятельств жертв оказалось весьма немного – 15 человек. Среди них был и Джон Лейкок.
020
– Мое имя Мейдзин Сюсаи, господин, – пожилой японец низко поклонился, – как я могу вас называть?
– Григорий Александрович Печорин.
– Что же, значит, сегодня поговорят два литературных героя, – мой собеседник не счел необходимым скрывать улыбку.
Мы сели за столик небольшого кафе на набережной, откуда открывался чудесный вид на гавань. Большие и малые пароходы, буксиры, катера своим постоянным передвижением вносили в картину элемент постоянно меняющегося разнообразия. Все течет, все меняется – как говорил почтенный Гераклит, наблюдая, должно быть, такую же суету в гавани родного Эфеса.
– Здесь неплохая рыбная кухня, но тут нет рыбы фугу. Вы что-нибудь слышали об этой рыбе?
– Слышал, что примерно каждая двухсотая рыба оказывается ядовитой, и есть блюдо из нее – значит испытывать судьбу.
Сюсай усмехнулся.
– Все-таки вы, европейцы, плохо знаете Японию. Ядовита каждая рыба фугу без исключения. Но умелый повар может приготовить ее так, что она станет безопасной. Понимаете – все дело в умении повара правильно приготовить рыбу. Удалить все опасное и не испортить остальное. Конечно, случается, что и повара ошибаются, но все-таки редко, не больше двух-трех раз в год. Работа хорошего повара стоит дорого, поэтому блюдо из рыбы фугу стоит десятикратно дороже, чем сама рыба, выловленная из моря.
– Поэтому находятся желающие приготовить ее сами?
– Да, и вместо денег расстаются с жизнью. Рыбак стоит перед выбором – отдать рыбу задешево в знакомый ресторан или приготовить самому и продать смертельное блюдо.
И к чему этот восточный колорит? Японец отыскал меня сегодня утром, на третий день после катастрофы злосчастного дирижабля. И он не спешил. С аппетитом ел рыбу. Не фугу, конечно, обычную балтийскую камбалу с печеным картофелем.
– Скажите, – Сюсай глотнул вина из бокала, – кто поступает мудрее, воин, который прячет свое оружие, или воин, который носит его на виду?
– Не совсем понимаю, о чем вы?
– Простите великодушно, мне сложно приспособиться к западному образу мыслей, а у нас в Японии считается важным говорить о делах как бы исподволь. И это плохо.
– Почему же?
– Потому что нас не понимают. Весь шум вокруг китайского конфликта идет оттого, что мы никак не можем внятно объяснить, чего хотим. Чтобы понять это, мне пришлось приехать в Европу. Но, увы, Non cuivis contingit adire Corinthum.
– Что вы хотите сказать?
– Не будьте столь нетерпеливы, молодой человек. Случалось ли вам видеть, как знаменитый мастер играет в шахматы на нескольких досках?
– Я слышал о таком.
– Мы тоже ведем разные игры. Например, кто-то рассчитывает, что после недавней смены регента в Российской Империи произойдет и смена других политиков. И не только политиков. Смена правителя – всегда повод подумать о таких вещах. Присмотреться к чиновникам. Как говорит русская пословица – новая метла по-новому метет. А еще есть пресса, которая следит за репутацией чиновников и всегда готова раздуть скандал.
– Скандал?
– Представьте себе, что отец человека, занимающего важный пост на русском флоте, когда-то совершил предательство по отношению к своей стране. И чуть не развязал большую войну. В Японии сын такого человека счел бы себя опозоренным и совершил бы сеппуку.
– Вы многое знаете о русской истории, господин Мейдзин. Скажите, вы помните, что произошло в Петербурге 14 декабря 1825 года?
Мой собеседник на мгновение задумался, а потом вспомнил – мятеж гвардейцев?
– Да. Вошедший в историю как заговор декабристов. Пять человек были казнены, более сотни – сосланы в Сибирь. В царском манифесте, который оглашал приговор бунтовщикам, категорически запрещалось как-либо бесчестить и обвинять их родственников. «Родство с изменниками вменять в
