— Мужчину? — у меня все плывет перед глазами.
Единственное число. Не множественное.
Он улыбается.
— Боже, а ты действительно сообразительна. Люциус часто говорил мне, что ты умная.
Он поигрывает палочкой в руках.
— Итак, грязнокровка, кого ты выбираешь?
Из комнаты будто разом выкачали весь кислород, и стены, кажется, стали сдвигаться.
Беллатрикс бешено стреляет глазами между Волдемортом и Люциусом. Эйвери вообще никак не реагирует, и сдается мне, он заранее знал о планах Волдеморта.
Драко единственный решается заговорить, его речь сбивчива, а в голосе проскальзывают нотки отчаяния.
— Нет! Прошу вас, пожалуйста… мой лорд, не убивайте его! Это не его вина. Убейте ее или Уизли…
— Это не мне решать, Драко, — отвечает Волдеморт. — Гермиона должна сделать выбор. В конце концов, она заварила эту кашу.
С отчаянием смотрю на Рона, чье лицо становится почти зеленым. Он тяжело дышит и напряженно смотрит на меня, и в его глазах отражается страх вперемешку с обвинением. Я бы никогда не причинил тебе боли, Гермиона. Я не такой, как он.
Поворачиваюсь к Люциусу: глаза — черные омуты, лицо — белее мела. Он — как и Рон — не хочет, чтобы я убила его.
Но я не способна на это.
— Я не стану выбирать, — глядя на Волдеморта, дрожащим голосом выдаю я. — Убейте лучше меня.
Рон восклицает: «Нет!», а Люциус, как раненый зверь, дергает прутья решетки, пытаясь сломить их.
Волдеморт хихикает.
— Нет-нет, только не это, — он играет с нами. — Видишь ли, я не смогу найти лучшего наказания для своего дорого друга Люциуса. Что бы ты ни выбрала — он будет страдать. Или ему придется смотреть на твою смерть, или же он сам умрет, но умирая будет знать, что ты выбрала Уизли, а не его.
Он переводит дух.
— А если ты выберешь его, то до конца своих дней ему придется жить с твоей ненавистью к нему. Ты будешь ненавидеть его за то, что он остался жив, он будет вечным напоминанием о твоей потере. Каждый раз глядя ему в глаза, ты будешь видеть Рональда Уизли. И в конце концов это убьет его.
Смотрю на Люциуса — в его потемневшие глаза.
Я понятия не имею, что он хочет, чтобы я сделала. Уверена, он предпочел бы умереть, чем видеть, как погибаю я, но для меня это не выход… кроме того, совсем недавно он сказал, что хочет жить для меня, а не умереть за меня.
Перевожу взгляд на Рона. Он смотрит на меня выжидающе, и в его глазах я вижу понимание: то, что описал только что Волдеморт, в равной степени относится и к Рону, если я вдруг выберу его…
И я не знаю, чего он хочет.
А даже если бы и знала… разве я смогла бы приговорить их к смерти? Тепло в глазах Люциуса и россыпь веснушек на лице Рона — я не смогу жить без этого.
— ТОЛЬКО ПОПРОБУЙ УБИТЬ ОТЦА, ГРЭЙНДЖЕР! — вопит Драко, захлебываясь яростью и страхом. — ТЫ УЖЕ И ТАК ДОСТАТОЧНО НАТВОРИЛА!
Закрываю глаза, и одинокая слеза катится по щеке.
А затем меня осеняет: Волдеморт блефует!
Резко распахиваю глаза.
— Рон нужен вам живым, — мой голос дрожит. — Он вам нужен…
— Увы, нет, — мягко обрывает меня он. — Его родители подвели меня, и если он умрет, то это только лишний раз докажет моим последователям, что я не потерплю диверсий.
Господи.
— Но он вам нужен, чтобы заманить Гарри, — отчаяние пронизывает меня насквозь.
— Ну конечно, — ехидно замечает Волдеморт. — Эта схема ведь так хорошо работает.
Боже!
Какое решение принять? Я… я не могу сделать выбор.
Я не вижу смысла жить без них. Без обоих.
— Прошу вас, не заставляйте меня выбирать… — слова даются мне с большим трудом.
Задушенный всхлип вырывается из горла. Никогда еще мне не было так тяжело.
Каждый вздох — боль.
Каждый удар сердца — боль.
Я просто хочу умереть.
Волдеморт пожимает плечами.
— Что ж, в таком случае мне остается только избавиться от всех троих.
Мне бы хотелось, чтобы Люциус убил меня еще тогда, давным-давно, когда Волдеморт впервые предоставил ему возможность сделать это. И мои родители остались бы живы, а Рон… он был бы убит горем, но нашел бы силы жить дальше, зная, что я не предавала его. И привычный мир Люциуса не рухнул бы ему на голову, погребая под своими останками; он жил бы дальше и никогда не вспоминал столь раздражающую его грязнокровку, которая могла бы стать огромной проблемой, оставь он ее в живых.
Но он выбрал мою жизнь, и теперь мы трое связаны и пойманы в сети, откуда единственный выход — смерть.
Волдеморт поворачивается к Беллатрикс.
— Доставьте эту троицу в штаб-квартиру завтра к полуночи, — он скользит взглядом по Люциусу. — Я предупрежу всех Пожирателей Смерти, чтобы собрались там. Хочу, чтобы они были свидетелями расплаты Люциуса за свои ошибки, — он улыбается Рону. — И Уизли тоже прибудут. Пусть полюбуются, как их сын умрет из-за их глупости и упрямства.
Глубоко вздыхаю. По крайней мере, у нас есть еще время. Всего один день, но хоть что-то…
Хоть какая-то отсрочка казни.
— Белла, проводи меня через реку.
И с этими словами Волдеморт покидает комнату.
Глава 48. Апокалипсис
Сердца, что связаны родством,
Слились у нас в одно:
Отныне жить нам лишь вдвоём,
А врозь — не суждено.
И до скончания времён
Им биться вместе, в унисон.
— Katherine Philips, To Mrs. M. A. at Parting
Когда мне было четыре года, по ночам я иногда выбиралась из кроватки и босая выходила из комнаты, а потом стояла перед дверью родительской спальни, прижимая к себе плюшевого медвежонка.
— Мамочка, — звала я, постоянно оглядываясь через плечо, дрожа от холода в тоненькой ночнушке. — Мамочка!
Мама тут же появлялась в коридоре, полусонная, а позади нее я видела храпящего папу.
— Что такое, детка?
— Я боюсь, — стуча зубами, шептала я.
— Кого?
— Чудовища.
— Какого чудовища?
— Под кроватью. Он уже давно там и хочет забрать меня.
— У тебя опять был кошмар, моя маленькая?
— Нет, он правда там! Монстр, мам…
— Все хорошо, Гермиона. Я с тобой.
Она брала меня на руки и относила обратно в комнату, накрывала одеялом и гладила по голове, пока я сбивчиво рассказывала про ужасного монстра, вырвавшегося из моих кошмаров. Когда я сворачивалась калачиком, и мое бормотание замедлялось, она отдергивала занавески.
— Посмотри, милая, — говорила она, показывая розоватое марево на горизонте. — Монстры не могут прийти на рассвете.
— Почему? — широко распахнув глаза, удивленно спрашивала я.
— Потому что они боятся света и солнца, — улыбалась она. — Если оставлять шторы открытыми, монстры не появятся.
Я успокаивалась и улыбалась. Я была уверена, что моя мама живет на Олимпе и зажигает солнце, она всегда и во всем была права. Мне было только четыре года…
Она целовала меня и возвращалась в свою комнату, а я поворачивалась к окну
