— Да, — хмыкнул Глеб, скосив на неё глаза, — интересно, откуда начнём поиски?
— Ты не понял, — Таня внимательно вглядывалась в рисунок. — Камень, Глеб! Присмотрись! Место проведения ритуала тебе ничего не напоминает?
Бейбарсов вновь бросил взгляд на пергамент. Силуэты людей стояли в центре круга, образованного подковообразными глыбами, которые вырисовывались в нечто смутно знакомое…
— Стоунхендж! — воскликнул он. — Ну конечно!
Таня победно засмеялась и чмокнула его в щёку. Голова Глеба всё ещё раскалывалась от боли, но он заставил себя улыбнуться и вернул поцелуй.
Они провели в погребе ещё часа два, тщательно обыскивая каждый закуток. Однако больше ничего, что могло бы стать подсказкой в поисках, отыскать не удалось, и усталые, покрытые пылью и потом, они вскарабкались наверх, прихватив с собой ларчик с рисунком.
За это время обжигающий диск солнца закатился за горизонт, сгустились сумерки. Через приоткрытую дверь из находившегося неподалёку леса проникал пряный запах хвои. Стоило молодым людям показаться из погреба, как факелы внизу погасли, зато очаг в середине комнаты вспыхнул ярким светом.
Подойдя к котлу, Глеб задумчиво уставился на него, а потом постучал согнутым пальцем, прислушиваясь к гулкому эху, отразившемуся от толстых чугунных стенок. Взглянув на стоявшую рядом Таню, мужчина устало кивнул:
— В этом чане, в крови семи мертвецов, я увидел тебя когда-то. Увидел и полюбил навсегда. И сразу чуть не поплатился за это чувство, почти захлебнувшись в этой самой крови. Сколько я потом ещё её пролил — одному Творцу известно. И сколько ещё пролью…
Таня внезапно прервала его, накрыв прохладными пальцами рот.
— Перестань. Если не ради себя, то ради меня — ради нас и нашего будущего — перестань корить себя за то, что было, и за то, кто ты есть. Как бы ты ни пытался убедить меня там, внизу, что ты плохой — я знаю правду. Я собрала её из крошечных фактов, из кирпичиков и обломков, которыми ты завалил мою жизнь. Ты изломанный, измученный. Ты самоуверенный и упрямый. Наглый и резкий. Ты какой угодно — но не плохой. Ты не был плохим человеком раньше, и не являешься им теперь, когда трансформация в тебе настолько очевидна, что это признаёт сам Сарданапал. Он выбрал тебя на эту миссию не потому, что хотел воспользоваться, а потому, что верит в тебя.
— Он сам тебе это сказал? — недоверчиво спросил Бейбарсов.
— Именно. Академик, как никто другой, понимает, что тебе никогда не стать полностью светлым магом — и не нужно. Твоя сила, твоя особенность именно в балансе. Но чтобы соблюдать его, ты должен прилагать все имеющиеся у тебя силы.
Бывший некромаг всё ещё сверлил её недоверчивым взглядом.
— А если… если я сорвусь?
— Я буду рядом, — покачала головой Таня. — Я буду рядом с тобой и не позволю этому случиться.
— Ты же понимаешь, что мне всегда придётся идти по краю? — его низкий голос превратился в шёпот.
— Значит, пойдём вместе.
Глеб какое-то время разглядывал своё отражение в её увеличившихся зрачках, а потом осторожно высвободился из объятий и обошёл котёл.
— Тогда, много лет назад, старуха, поняв, что я влюбился, сначала хотела убить меня. Но потом передумала. Я многие годы задавался вопросом, в чём же была причина. Теперь мы знаем её. Однако я до сих пор не понимаю, почему она позволила мне любить тебя. Так и сказала: «Дарю тебе право любить Таню Гроттер!». Я столько лет думал над этим, над её словами, над тем, что она сотворила с моей жизнью, и знаешь что?…
Он помедлил буквально секунду, а потом оттеснил Таню в сторону и выкрикнул заклинание, вложив в него всю свою боль и ненависть:
— Пепелис кремацио некро гродис!
Дрогнули стены избушки. Гигантский чан в одну секунду осыпался в костёр очага горсткой пепла, и стальной обруч, всё это время сжимавший грудь Глеба, лопнул. Но Бейбарсов уже не мог остановиться.
Он крушил и громил всё вокруг, держа Таню рядом, в безопасном кольце, которое образовывало защиту вокруг их тел. По тесной избушке метались снопы искр, и бывший некромаг не сразу заметил, когда к его тёмным примешались яркие зелёные, выпускаемые Таниным перстнем.
Только когда всё убогое убранство землянки уже валялось вокруг покорёженным хламом, Глеб остановился и вытер лоб. А затем повернулся к Тане и заглянул ей в глаза.
— Я хочу попросить тебя кое о чём.
— Что угодно, — улыбнулась она. Её лицо, как и его, было покрыто грязью и блестело от пота.
— Позволь мне любить тебя.
По выражению её лица он сразу понял, что она потрясена. Однако, взяв себя в руки, девушка мягко сказала:
— Раньше ты не просил разрешения даже на поцелуй.
— Раньше я был мертв. Я был не я. А сейчас я прошу у тебя гораздо больше. Позволь мне… позволь любить тебя. Просто любить, я ничего не попрошу взамен.
В ответ Таня приблизилась к нему и прошептала:
— Не проси, я всё равно отдам. Люби меня. Люби так сильно, как можешь только ты. Люби сердцем, люби телом…
Не дав ей договорить, Глеб схватил её за руку, поднял с пола драгоценный ларчик и покинул избушку, уродливые, страшные очертания которой чётко вырисовывались на фоне вечернего неба.
В который раз за день вскинув руку с кольцом, Бейбарсов бросил взгляд на Таню, и та послала ему в ответ дерзкую улыбку, поднимая свою руку. Их сдвоенные искры — тёмная и зелёная — одновременно разрезали свинцовые сумерки и атаковали стоящую на обрыве землянку. Здание дрогнуло, но устояло. Тогда они вновь произнесли заклинание, и ещё, и ещё, до тех пор, пока древние камни с ужасающим грохотом не обрушились в пропасть, оставив после себя лишь голую поляну, которую Глеб выжег Искрисом.
Он стоял на обрыве и долго смотрел вниз — вот оно, прошлое, жуткое и пугающее, породившее монстра, едва не уничтожившего всё, что дорого Глебу — лежало сейчас в руинах у его ног. Он сделал это, после стольких лет, наконец освободившись от груза, что лежал на его плечах с самого детства.
И впервые за долгие годы Глеб Бейбарсов вдохнул полной грудью.
А потом порывисто развернулся и прижался к Тане Гроттер сухими губами. Девушка не сразу ответила, застигнутая врасплох его порывом. Тогда он усилил напор, приоткрывая её рот.
— Что ты делаешь? — сквозь смех и поцелуи спросила Таня.
— Хочу тебя, — пробормотал он.
— Здесь?? Глеб, пожалуйста, не сходи с ума.
— Я уже…
И больше он ничего не смог сказать, и не позволил ей. Скользнув рукой вдоль её спины, Глеб не встретил сопротивления, и его ладонь опустилась ниже,
