— Таки в «Сплетнях и бреднях», — хмыкнула Цойфер.
— Вы ведь в курсе, что раньше он играл в нашей сборной? — Аня проигнорировала выпад. — И про его прошлое тоже знаете? Обычно таким мужикам не идёт, когда они становятся светленькими, но Бейбарсов — другой. И потом, он такой красивый…
— И он любит Таню, — послышался третий голос, спокойный и мягкий.
Дочь Леопольда Гроттера узнала Машу Феклищеву.
— Да, про это я тоже читала, — уже менее воодушевлённо призналась Лебедева.
— А раз читала, то знаешь, что шансов у тебя никаких. Тем более что Таня тоже любит его, — всё так же невозмутимо продолжала Маша.
— Уж и помечтать нельзя!
— Мечтай лучше о Рыжем! — назидательно вставила Сара.
— О Ромке? — удивилась Аня. — Фи, он же такой лопух!
— А ты приглядись к нему внимательней. Высокий, нелюдимый, учится на тёмном отделении. Ему на всех плевать, он всегда сам по себе, и только одна девушка привлекает его внимание. Вот ты говоришь, что не понимаешь Таню Гроттер, мол, как она могла не замечать такого парня и такой любви — а сама-то! Рома влюблен в тебя с первого курса!
Таня не стала слушать дальше — улыбаясь, она пошла дальше по коридору, размышляя. Интересно было узнать, как они с Глебом выглядят со стороны. Выходило примерно так: Бейбарсов красавчик, а она дура. Мда, не очень-то радужно.
Перстень на руке девушки неожиданно нагрелся и проскрипел:
— Ну что, влюбилась снова?
— Полюбила, дед. Полюбила, — отозвалась она с улыбкой.
Старческий голос неожиданно завел песню:
— Зааачем вы, девушки, красивых люююбите, непостоянная у нииих любооовь…
Таня не выдержала и рассмеялась в голос.
— Его любовь и временем, и трудностями испытана. Я верю ему. А ты верь мне.
— Ну-ну. Concolores aves facillime congregantur,* — проворчал он.
— Ты думаешь, мы похожи? — нахмурилась девушка, хорошо знавшая эту фразу.
Дед ничего не ответил, но, когда Таня уже решила, что отпущенная перстню на день магия иссякла, вдруг спросил как-то мягко:
— Замуж за него пойдёшь, значит?
— Что??
Но перстень больше не проронил ни слова, как она ни трясла руку. Обдумывая слова Феофила Гроттера, девушка завернула в коридор с классными комнатами и нос к носу столкнулась с Глебом. Ближайшая к ним дверь начала открываться, и оттуда раздался гомон голосов — магспиранты покидали занятие. Бывший некромаг посмотрел на неё потемневшими глазами, а потом схватил за руку чуть выше локтя и пинком открыл дверь ближайшего кабинета, затаскивая туда Таню.
Она опомниться не успела, как оказалась в его жарких объятиях. Казалось, при соприкосновении с его кожей её собственная плавится, как воск, и стекает на каменный пол. Глеб не предпринимал никаких попыток сделать прикосновение более интимным, просто смотрел на девушку, и от этого взгляда ей было одновременно неуютно и очень жарко.
— Что ты творишь? — засмеялась Таня, стараясь разрядить обстановку, потому что и без того спёртый воздух классной комнаты стал ещё более разреженным от напряжения, что электрическими микроразрядами проскакивало между ними.
— Почему ты не пришла ко мне ночью? — прямо спросил он, и от этого простого вопроса у Тани всё поплыло перед глазами.
Однако она взяла себя в руки и хитро улыбнулась:
— Разве я обещала?
Бывший некромаг немного отстранился, и на его лице мелькнула тревога.
— Таня, я обидел тебя?
— Что? — удивилась девушка.
— Я, возможно… был немного груб вчера?
Она засмеялась от облегчения и тут же покраснела, понимая, что не решится признаться Глебу: такая ночь не могла пройти для неё бесследно, она не привыкла к настолько бурной страсти, которая оставляет после себя почти болезненные ощущения.
Тем более в какой-то степени Тане нравилось всё, что она испытывала: это было доказательством того, что произошедшее на Алтае — правда, что они с Глебом любят друг друга, что они взаимно признались в этом и много раз были близки, как будто закрепляя пакт, как будто расписываясь в вечной верности.
Однако, вглядываясь в нахмуренное и напряжённое лицо Бейбарсова, девушка осознала, что он не поймёт её, не разделит её трепета и услышит лишь то, что причинил ей боль. Поэтому она просто покачала головой, запустила руку в его волосы, зная, что эта ласка способна отвлечь его, и призналась, отчаянно краснея:
— Мне понравилось заниматься с тобой любовью.
В ответ на это бывший некромаг начал стремительно развязывать тесёмки её сарафана.
— Глеб! — пискнула она от неожиданности.
— Хочу узнать, понравится ли тебе заниматься со мной не любовью, — усмехнулся он, оттесняя девушку к ближайшей парте и касаясь губами синей венки у горла.
В коридоре послышался топот десятков ног и весёлая болтовня — студенты-должники с младших курсов шли на экзамен. Таня замерла от страха, что сейчас их застукают.
— Глеб, прекрати! Здесь за дверью дети!
— Наши? — пробормотал он, продолжая целовать её шею.
— Что?? Нет!
— Тогда плевать я хотел.
Таня ощутила, как у неё подкашиваются ноги, и вцепилась в футболку бывшего некромага. Стремительной молнией мелькнула в угасающем сознании мысль, насколько Бейбарсов не похож на Ваньку даже в этом. Валялкин был нежным и терпеливым любовником, но в силу своего характера нерешительным и порой даже застенчивым, тогда как Тане всегда хотелось совсем иного: власти, безрассудного вожделения, порой даже грубости, которая сможет, наконец, заглушить хотя бы на время иссушающую жажду тела.
И Глеб давал ей всё это: с ним Таня сама чувствовала себя неопытной и вечно робеющей девчонкой. Он был уверенным в том, что делает, он был внимательным и чутким, но при этом очень настойчивым. Когда его охватывало желание, оно было настолько ощутимым, что не требовало даже касаний — одного взгляда было достаточно, чтобы тонкие волоски на шее Тани вставали дыбом.
Она смотрела с какой-то удивительной в этот страстный миг нежностью, как он покрывает поцелуями её руку от локтя до кончиков пальцев, а когда он потянулся к ней за ответной лаской, раскрыла губы, принимая его. Таня не солгала, когда сказала, что не хочет в нём кардинальных перемен. Ему шла мрачная дымка порока, который он носил в себе и который вырывался на свободу в минуты несдержанности.
Глеб целовал её так же, как вчера у двери в спальню — сладко, тягуче, не закрывая глаз. Сердце девушки стучало где-то в горле, и она боялась моргнуть, боялась спугнуть этот момент: когда бывший некромаг был таким открытым, таким беззащитным, лаская её губы и будто упрашивая не верить его обманчивой уверенности, за которой — теперь-то Таня это знала — скрывалась бездна отчаяния и страха быть отвергнутым.
Он подхватил
