– Ишь какой хитрый. Тоже мне, невозможное. Это тебе раз плюнуть. Я имел в виду, закажи нам обед за свой счёт.
– Но в порядок, пожалуйста, тоже приведи, если можно, – подал голос Нумминорих. – На самом деле, очень неприятное состояние. Как будто я уже умер, но при этом почему-то вас слышу и сам могу говорить. Но больше ничего не могу. Даже запахов почти не различаю. И всё это время хочу заплакать, потому что себя очень жалко, но даже на такую ерунду не хватает сил. Больше всего похоже на то, как однажды в детстве было, когда меня сумасшедшая старуха соседка превратила в дырявое ведро, а мамы не оказалось дома. Она в тот день только под вечер вернулась и сразу же меня расколдовала. Но несколько часов, пока она не пришла, я валялся в соседском саду и чувствовал себя примерно как сейчас.
– Ужас какой! – содрогнулся я и без промедления запустил в Нумминориха Смертным Шаром, даже не вспомнив, что ещё совсем недавно этот жест, при всей его очевидной практической пользе, был мне глубоко неприятен. Всё-таки порабощать чужую волю – хорошее, доброе дело, если в результате человек перестаёт чувствовать себя дырявым ведром.
– Грешные Магистры, какое же счастье! – говорил Нумминорих, размахивая двузубой вилкой для пирожков, как дирижёрской палочкой.
Он умудрялся одновременно есть, улыбаться, без всякого стеснения утирать слёзы полой лоохи, то и дело вскакивать, подбегать к распахнутому окну, чтобы высунуться на улицу, где как раз зарядил мелкий осенний дождь, возвращаться на место, забираться в кресло с ногами, ёрзать, устраиваясь поудобней, снова вставать, чтобы дотянуться до блюда с запеканкой на дальнем конце стола, и говорить, говорить, говорить. Правда, пока не по делу, а просто бессвязно восторгаться происходящим, особенно тем фактом, что он однажды родился и до сих пор жив.
Мы с Джуффином даже не пытались воззвать к его разуму. Понимали, как он себя сейчас чувствует. Так что пусть скачет и тараторит, мы подождём.
Наконец лицо Нумминориха приобрело более-менее осмысленное выражение, и он сказал:
– Спасибо, что ты меня оттуда вытащил. Я имею в виду, разбудил. Я был совершенно уверен, что отлично справляюсь. В сновидении утрата силы почему-то не ощущается. Я об этом не знал, поэтому не тревожился. Думал, всё со мной хорошо.
– Как тебя вообще угораздило? – спросил я.
– Да примерно так же, как и тебя, – лучезарно улыбнулся Нумминорих. – С той разницей, что поезд я увидел не наяву, а во сне. Но для того, кто учился искусству сновидений в Тубуре, разница невелика. А всё остальное очень похоже на то, что я от тебя слышал: чудесная леди, огромная колесница под названием «поезд», скорость, от которой захватывает дух, за окном проносятся невероятные пейзажи и города, о каждом из них леди рассказывает такие удивительные вещи, что я сам даже в дыму куманских притонов ничего подобного придумать не смог бы. А она смогла! И эти миры такие живые и настоящие, когда смотришь на них из окна, что невозможно поверить, будто они просто чья-то выдумка. Больше всего на свете я хотел бы там побывать! Даже не так. Не просто побывать, а родиться и прожить целую жизнь. Множество жизней – простодушного воина княжества Шимма, сурового Чобамбайского колдуна, русалки из Хэль-Утомана, старшины учёного братства Айфарии, рыжеволосой жрицы из Ширру, хитрого мельника Ар-Круаёта, весёлого стража Эль-Ютокана, светящегося старца из Шамборхана, уроженца Сомбайи, неразлучного со своим близнецом, и всех остальных, о ком она говорила. Я хотел побывать всеми людьми из всех её выдуманных миров!
– То есть, получается, мёртвая леди ещё летом начала тебе сниться? – спросил Джуффин. – И ты попросился в отпуск, чтобы никто не мешал тебе наслаждаться интересными сновидениями?
– Ну да, – подтвердил Нумминорих. – Невозможно добиться по-настоящему глубокого погружения в магическое сновидение, когда тебе каждое утро приходится просыпаться и идти на службу. И обстановка тоже имеет значение. Не достигнешь серьёзных результатов, когда спишь в доме, полном бодрствующих людей. Даже великому мастеру лучше делать это в полном уединении. А я пока не великий мастер, а ученик.
– Рад, что ты это понимаешь, – сухо заметил Джуффин. – Жаль, что раньше не понимал.
– Так наоборот, понимал! – жизнерадостно заверил его Нумминорих. – Поэтому и попросил вас об отпуске, чтобы поехать в Тубур и продолжить свои занятия в подходящей для них обстановке. И отлично всё у меня получилось – я имею в виду полноту погружения в сновидение. А что наваждение опасно, я тогда просто не знал. А то бы обязательно попросил Еси, чтобы он вместе со мной туда поспал…
– Справедливости ради, летом мы все ещё не знали, что наваждение может быть опасно для тех, кому снится, – вмешался я.
– Справедливости ради, – передразнил меня Джуффин, – ещё задолго до начала этого лета всем моим сотрудникам было известно, что меня следует держать в курсе всех своих дел, хоть сколько-нибудь связанных с магией. Потому что личный состав Малого Тайного Сыскного войска нужен мне здесь живым, вменяемым и не околдованным. Возможно, это выглядит излишне строгим требованием, но на Королевской службе иначе нельзя.
– Леди сказала, что не сможет мне сниться, если я хоть кому-нибудь проболтаюсь, – объяснил Нумминорих. – Очень убедительно объяснила, как от болтовни наяву разрушаются тонкие механизмы сновидческих связей. По крайней мере, я ей поверил. Я даже Хенне ничего не сказал, хотя очень непривычно иметь от неё секреты. Но у меня просто выбора не было. Вернее, я думал, что его нет. Не отказываться же от такого удивительного приключения в самом начале. Столько невероятных несуществующих миров! Сновидцы могут гораздо больше, чем бодрствующие, и я надеялся, что если достаточно глубоко погружусь в это сновидение, смогу в каждом из них пожить, как мечтал…
– И как, получилось? – спросил я.
– Ну так, немножко, – скромно ответил Нумминорих. – Целую настоящую жизнь от начала до конца пока ни разу не вышло. Только отдельные эпизоды. Но такие яркие и удивительные! Ни на что не похожие. Я становился кем-то совсем чужим, незнакомым. С другим опытом, воспоминаниями и характером. Даже самые простые телесные ощущения были совсем иные. В одной реальности я дышал всей поверхностью тела, в другой, чтобы лучше видеть, следовало касаться пальцами внешних уголков глаз, причём я не исполнял это как выученное упражнение, а руки всякий раз сами естественным образом поднимались к лицу. Испытывал сильную страсть к людям со светлыми волосами, женщинам и мужчинам, привлекательным и уродливым – вот просто ко всем белокурым подряд! Чувствовал цвет ладонью, как особого рода вибрацию. Был тупым тугодумом в закрытых помещениях и резко умнел на улице, особенно на сильном ветру. Кормился звуками, как едой, а наевшись, затыкал уши
