– Так и есть, – согласился мой друг. – Когда обучаешься магии, пребывая в состоянии скорби, равнодушный к удовольствиям и даже к своей дальнейшей судьбе, обучение продвигается стремительно и успешно. Сам в своё время удивлялся тому, как легко мне всё даётся. Но, по большому счёту, ничего хорошего в этой лёгкости нет.
– Да нет, конечно, – согласился я. – Но если уж всё равно дела ни к чёрту, можно, пока утешения не нашлось, подтянуть хвосты. Ну вот, к примеру, заняться знахарством. И заодно самопишущими табличками. Мне так хреново, что хуже уже не станет. Даже от них.
Шурф посмотрел на меня вопросительно – дескать, точно-точно всё плохо? Настолько, что впору полюбить самопишущие таблички? Ты уверен? Не преувеличиваешь, как обычно? Не делаешь из мухи слона?
Спасибо хоть вслух говорить это не стал, поэтому вместо того, чтобы бросаться на него с кулаками, я вполне спокойно сказал:
– Не просто хреново, а полный трындец. Я породил чудовище. Ну или не породил, воскресил. Не важно. Факт, что оно теперь есть. И колесит по всему городу. Очаровывает таких же, как я романтических дураков. Хороших, то есть, людей… Ай, знаешь, на самом деле хороших, плохих – не важно. Важно, что такой, как Агата не должно здесь быть. А её миры, наоборот, должны быть – хоть где-то, хоть каким-нибудь образом. Нельзя, чтобы они исчезли. Вот просто нельзя! И это противоречие натурально сводит меня с ума.
Шурф молча кивнул и надолго задумался. Наконец сказал:
– Насчёт чудовища ты всё-таки зря. Никакое она не чудовище. А незаурядная женщина, получившая непрошенный, в сущности, дар – очень странную жизнь после смерти. И понятия не имеющая, как этим даром распорядиться. Ничего удивительного, подобным вещам нигде никого не учат. Такому не обучали даже в наших древних магических орденах…
– Для того чтобы не быть подлой дрянью, не надо специально учиться, – заметил я. – Сам знаешь, незаурядным людям я много готов спустить. Им можно иметь тяжёлый характер, можно терять голову, носиться с идиотскими идеями, злиться, бояться, хитрить, ненавидеть, врать. Но некоторые вещи делать нельзя никому, ни при каких обстоятельствах. Подбивать очарованного чудесами человека убить своего друга точно нельзя. И притворяться мной, чтобы дотянуться до моих близких, тоже. Леди перегнула палку. Всему есть предел.
– С твоей точки зрения, да, – согласился Шурф. – Но прими во внимание, что ты никогда не был мёртвым создателем нерождённых миров, одержимым страстным желанием любой ценой дать им жизнь. И никогда целиком не зависел от человека, для которого ты – одна из множества занятных игрушек. Да и просто настолько одиноким ты тоже никогда не был, спорим на что угодно. И хвала магистрам, что не был. Не нужно такое тебе.
– Ну надо же, как ты её защищаешь, – изумился я. – Не думал, что после всего, что она с тобой сделала, ты будешь на её стороне.
– Я не на её стороне, а на твоей. Хочу, чтобы ты перестал проклинать себя за то, что дал жизнь чудовищу. Тем более что это неправда. Никакое она не чудовище, точно тебе говорю. Просто человек, переступивший черту, за которой уже чем хуже, тем лучше, не разбирая пути, несёшься к погибели, вернее, погибель сама тебя несёт. Уж я-то знаю, как это бывает. Поэтому у меня неблагоприятный прогноз. Я хочу сказать, рано или поздно мёртвая леди вынудит тебя её уничтожить, просто выбора не оставит. Так будет, хотим мы того или нет. И тебе придётся это выдержать. Не рехнуться, не возненавидеть себя, не пустить под откос свою жизнь. И не закрыть своё сердце, решив, что все беды от его готовности безоглядно любить. Вот о чём сейчас, по-хорошему, следует думать, а не страдать попусту, убеждая себя и других, что какое-то там «чудовище» породил.
Я смотрел на него, как громом поражённый. Хотя ничего нового мой друг не сказал. Я и сам понимал, что рано или поздно мне придётся покончить с Агатой, а потом как-то с этим жить, потому что – ну, надо. Не умирать же. Когда ты почему-то нужен такой куче народу, просто нечестно их всех без себя оставлять.
– В самом крайнем случае, всегда можно утратить память, – сказал Шурф. – Не всю, а избирательно. Только отрезок времени, включающий тягостный эпизод. Есть соответствующее заклинание, я о нём знаю только теоретически, но любой магический приём можно освоить, не вопрос. Впрочем, тебе, наверное, и заклинания не нужны, достаточно на Тёмной Стороне попросить, и сразу забудешь. Лично я, если бы дошло до дела, ни за что не согласился бы стирать из памяти даже те эпизоды, о которых порой в минуты слабости хочется позабыть. Но выбор такая штука – если есть хоть какой-то, лучше об этом знать.
– Забыть и я бы не согласился. Хотя это я сейчас так думаю. Посмотрим ещё, что потом запою. В любом случае, спасибо, что напомнил про такую возможность. И не только за это. Про чудовище тоже важно. Ты прав, конечно, во всём. Агата не выбирала такое посмертное существование. И способность легко отнимать чужую силу – не её заказ, само получилось. А что соблазну не смогла воспротивиться, так я бы на других посмотрел… И меня она тоже не выбирала. Из меня тот ещё покровитель, сам бы от такого на край Мира сбежал. Со мной только на равных играть хорошо, а зависеть – лютая жуть… Не представляешь, как мне её жалко. Как вообще всего жаль!
– Как раз вполне представляю, – откликнулся мой друг. – И для меня нет ничего печальней, чем упущенный шанс, нереализованные возможности, тщетность усилий, не исполнившееся обещание великой судьбы.
* * *Я бы дорого дал за возможность остановить мгновение, вечно сидеть в кабинете с Шурфом, который обладает совершенно уникальной способностью быть отличным компаньоном не только в радости, но и в беде. Тем более в предчувствии беды, которая ещё не случилась. Вот-вот, очень скоро случится, но всё-таки не прямо сейчас. Потом.
Ещё и поэтому мне хотелось остановить мгновение – чтобы никакое «потом» так и не наступило. Но останавливать время я не умею. И никогда не стану учиться. А то я себя знаю, мне только волю дай.
Но воля была не моя, поэтому время текло, не останавливаясь, даже не замедляясь. За пару часов до рассвета у меня начали слипаться глаза, но перспектива отправиться в спальню,
