Открыв глаза и увидев рельсы, блестящие при голубоватом свете постепенно разгорающихся фонарей, я удивился так сильно, будто знать до сих пор не знал о поезде-призраке, словно это не я сам его однажды увидел, полюбил всем сердцем и сдуру овеществил. Поэтому какое-то время стоял на шпалах, глядел на приближающиеся сигнальные огни паровоза, как баран на новые ворота. Только услышав громкий гудок сообразил, что надо убраться с пути.
Отошёл в сторону, встал, прислонившись спиной к зелёной кирпичной стене старинного дома. Малдо как-то говорил, что в самом начале правления династии вурдалаков Клакков вошли в моду вот такие мелкие кирпичи разных оттенков зелёного цвета, из какой-то особой глины их делали, откуда-то с дальних окраин Гугланда её везли, поэтому строить дома из зелёного кирпича могли только богачи, а остальные модники просто красили обычные. Тогда крашеные дома выглядели даже красивей, но за прошедшие века краска давным-давно выцвела, и в Старом Городе осталась хорошо если дюжина зелёных кирпичных домов… Вот интересно, зачем я всё это помню? Вечно забываю всякие жизненно важные вещи, включая слова заклинаний, зато в моей голове легко, с первой попытки оседает любая ненужная ерунда.
В общем, я стоял, прислонившись спиной к зелёной кирпичной стене эпохи правления Клакков, и смотрел, как через пустынный переулок Гвоздей и Грёз медленно едет мой поезд. Гудит паровоз, мигают огни, из трубы летит живописный дым, светятся открытые окна вагонов, оттуда доносится музыка, смех, весёлые голоса, такие живые и достоверные, что я в них почти поверил. И почти обрадовался за Агату – веселится с друзьями, отлично проводит время, больше она не одна.
Хотя, конечно, одна.
Я смотрел на проплывающие мимо вагоны, думал: вот бы сейчас что-нибудь этакое случилось, какое-нибудь невообразимое удивительное событие, отменяющее Агатины поступки, как арварохские буривухи чуть не отменили меня. Не саму Агату, не поезд, тем более не её выдуманные миры, а только некоторые, самые неприятные эпизоды. Как она, прикинувшись мной, заманивала в ловушку Меламори. И как уговаривала добряка Нумминориха меня убить. Ладно бы просто сама на меня напала, такое как раз вполне можно простить…
– Даже не вздумай ко мне больше соваться! – крикнула Агата, высунувшись из окна. – Не смей залезать в вагон! Ты мне тут не нужен! Ты трус и дурак! Профукал великую судьбу! Свой единственный шанс! Больше такого не будет! Никогда! Ты теперь человек без судьбы! Не будет в твоей жизни ни смысла, ни радости! Скоро состаришься и сдохнешь в канаве! Совсем, навсегда!
С этими словами она швырнула в меня пустую бутылку. Не знаю, зачем я её поймал. Но об стену потом грохнул с непередаваемым удовольствием. И с изумлением наблюдал, как исчезают, на лету растворяются в воздухе призрачные осколки призрачного стекла. Одно, впрочем, вонзилось мне в щёку и, судя по резкой боли, оказалось не таким уж и призрачным. Хотя тоже исчезло, едва коснувшись земли.
– Ты что, не поедешь со мной? – закричала Агата после того, как мимо меня проплыл последний вагон. – Догоняй, залезай! Пожалуйста! Я так хочу! Я тебя ненавижу! Ну ты и дрянь! Ничего, я знаю, что делать! Найду, кем тебя заменить!
Я молча смотрел вслед удаляющемуся поезду и не чувствовал ничего, кроме саднящей боли в щеке, но она-то как раз была благом. Хорошо, когда есть чему вот так остро, достоверно болеть вместо всего остального. Хоть каждый день себя прямо с утра, за кружечкой камры режь.
– Ну и сердитая у тебя подружка, – сказал чей-то голос прямо над моим ухом.
Я вздрогнул, обернулся. Из окна зелёного дома выглянул старик в лиловом тюрбане, судя по виду, ровесник архитектурного памятника. Он смотрел на меня с доброжелательным интересом и сочувственно качал головой.
– Извините за шум, – сказал я. – Я нечаянно. И даже не то чтобы именно я…
– Да я слышал, что не ты орал, а девчонка, – улыбнулся старик. – Такая буйная юная леди! Даже по голосу понятно, что красотка. И сразу ясно, что по уши влюблена. Моя Ширая, покойница в молодости была такая же – чуть что, сразу скандал. Отличная была девчонка, лучше всех на свете, за всю жизнь ни часу рядом с ней не скучал. Ну ты и счастливчик! Только рожа в крови. Это она тебя так разукрасила?
– Да, спасибо, – невпопад ответил я старику и повернулся, чтобы уйти.
– За что спасибо-то? – удивился тот.
– Не знаю. За что-нибудь. Сами придумайте, – вздохнул я.
* * *– А рану ты почему в таком виде оставил? – спросил Шурф. – Не смог вылечить? От боли не получается сосредоточиться? Или опять начал силу терять?
Я не особо надеялся, что он сможет вот так сразу всё бросить и прийти. И заранее приготовился биться головой об стенку один, без свидетелей. Но Шурф появился к моём кабинете буквально через минуту после того, как я прислал ему зов и предложил: «Если вдруг у тебя чересчур хорошее настроение, приходи, я его испорчу». Надо отдать мне должное, я умею соблазнять. И держать обещания тоже умею. Вывалил на него всё, что успело случиться, прямо с порога, даже не поздоровавшись. И выпить не предложив.
Я отрицательно помотал головой.
– Невелика боль. И сила на месте, куда она денется. Царапину я специально не трогал, чтобы ты на неё посмотрел – как учёный. Всё-таки уникальное явление. Настоящая рана от призрачного осколка призрачной бутылки, брошенной призрачной рукой из призрачного же поезда, которую расколотил об самую настоящую стену тоже вполне настоящий – надеюсь! – я.
– Спасибо, – вежливо поблагодарил мой друг. – Надеюсь, ты не очень расстроишься, если узнаешь, что именно это явление при всём желании нельзя назвать уникальным? Всё остальное, что с тобой происходит – да, а рану от призрачного оружия – всё-таки нет. В Смутные Времена подобного оружия было больше, чем умеющих с ним обращаться. И ран, подобных твоей, на моей памяти было – не сосчитать.
– Правда? Я не знал.
– Это нормально, – утешил меня Шурф. – Ты же не историк магии, скорее уж предмет изучения. А лично Смутные Времена не застал. Давай, исцеляй свою рану. Для начала хотя бы эту. С остальными, конечно, будет гораздо сложней.
– Ты оптимист, – улыбнулся я, отнимая ладонь от щеки. – Твоё «гораздо сложней» звучит куда лучше, чем моё «невозможно».
Он критически осмотрел мою физиономию, наконец сказал:
– На удивление хорошо получилось. Как будто ты несколько дюжин лет знахарем проработал. А ведь лечить себя трудней, чем других.
Я пожал плечами.
– Наверное, потому, что мне сейчас всё равно, чем заниматься.
