– Спасибо, – вздохнула Агата. – Рада, что тебе нравится. Это я всегда хорошо умела – придумывать, как всё может быть устроено в каких-нибудь неизвестных далёких мирах. Придумывать что-нибудь новое куда интересней, чем смиряться с тем, что уже есть! Но уметь придумывать не означает уметь вот так сходу разобраться, как всё на самом деле устроено. Поэтому я думала, у тебя всё хорошо. А когда узнала, что причиняю тебе вред, сразу же прекратила. Сказала: «Не хочу больше забирать твою силу!» – потому что к тому времени поняла, что здесь всё слушается моих слов. Думаешь, мне не было страшно? Ещё как было! Заранее приготовилась: ну всё, сейчас снова начну исчезать, и на этот раз никто уже не поможет. Но всё равно сделала как решила. Только ради тебя.
– Я бы на твоём месте тоже боялся исчезнуть, – признался я. – Ты всё-таки очень храбрая. Спасибо тебе.
– Да, я храбрая, – согласилась Агата. – Но совсем не хочу исчезать навсегда.
– Ну так и не исчезнешь теперь, – сказал я. – Я-то сам не эксперт, но мои друзья в подобных вещах действительно разбираются. И обманывать точно не стали бы. Они знают, что со мной будет твориться, если твой поезд исчезнет. И совсем не хотят этот ужас переживать.
– Так сильно огорчишься? – спросила Агата, расплываясь в улыбке.
– Нет, просто свихнусь на радостях. Трое суток буду на площади голым плясать, – ухмыльнулся я.
– Это ты так шутишь? – нахмурилась Агата.
– Конечно, шучу. На самом деле, плясать я буду одетым. Потому что очень стеснительный. Ну и вообще, будь ты хоть сто раз безумец, а у нас не принято раздеваться в общественных местах. За всю историю Соединённого Королевства ни одного случая не было, чтобы кто-то плясал на улице голышом. Думаю, на самом деле, людям просто лень лишний раз – сперва раздеваться, потом снова одеваться. Угуландцы – расчётливый и практичный народ.
– Точно шутишь, – улыбнулась Агата. – Ты извини, обычно я не такая тупая. Просто сейчас очень волнуюсь. Поэтому не сразу тебя поняла. И дымные холмы Ша-Шуашат пропустила, когда мы их проезжали, не показала тебе; хотя, знаешь, ночью там всё равно почти ничего не видно, даже при полной луне.
– Это ты извини, – сказал я. – Сам понимаю, что тебе сейчас не до шуток. Но иногда просто невозможно удержаться, хоть язык откуси.
Некоторое время мы умиротворённо молчали, глядя в окно, за которым неторопливо проплывали пустые поля, а вдалеке темнели деревья. Не знал бы, где нахожусь, в жизни не подумал бы, что наваждение. Такой совершенно обычный ночной пейзаж. Но всё равно по какой-то необъяснимой причине прекрасней всего, что я видел – во всех своих грёзах и во всех реальных мирах.
Наконец я вышел из этого сладкого оцепенения и спохватился: люди же! Какие-то непонятные люди сейчас спят в купе в соседнем вагоне. Она что, взяла с собой пассажиров? Наших горожан, прямо с ярмарки? Или ещё где-то нашла?
– Ты обещала объяснить, что за люди спят в поезде, – напомнил я Агате. – Откуда они тут взялись?
– Из ниоткуда! – торжествующие рассмеялась она.
– Ладно, откуда бы ни взялись, но людям не следует надолго задерживаться в наваждении. Надо вернуть их домой.
– Но это вообще не люди! – воскликнула Агата. – То есть люди, но не живые. – И посмотрев, как вытянулось моё лицо, поспешно добавила: – Не мертвецы, просто не совсем настоящие. Некого, некуда возвращать!
– Да кто они? Объясни нормально.
– Это мои друзья.
– Твои друзья? – изумился я. – С которыми ты дружила при жизни? Они тоже умерли, и ты нашла способ забрать их к себе?
Агата яростно замотала головой.
– Ты вообще не понимаешь, что говоришь! – воскликнула она. – Дружила при жизни! Спасибо большое, сам дружи с идиотами, которые меня окружали! Ты бы их видел! Один другого тупее. Мне всю жизнь даже нормально поговорить было не с кем. Никого не было у меня!
И разрыдалась так горько, что я растерялся. Я всегда теряюсь, когда девчонки начинают реветь. Вроде, знаю, что на самом деле ничего страшного, поревут и успокоятся, им так легче переживать неприятности, ещё никто никогда не умирал от слёз. Но всё равно совершенно невыносимо на это смотреть.
– Ладно тебе, – наконец сказал я и накрыл её руку своей ладонью, потому что знаю только два способа утешения: ласково прикасаться, или дразниться и задирать, но второй сейчас явно был неуместен. – Извини, я неправильно тебя понял. Но ты же сама сказала, что в том вагоне спят твои друзья.
– Вымышленные, – почти беззвучно прошептала Агата. Вытерла слёзы блестящим рукавом своего халата и продолжила уже вполне спокойно: – С детства считала, что самые лучшие люди в мире это вымышленные друзья. Только теперь они у меня не просто картинки в воображении, а как живые. Собственно, живые и есть. Такие хорошие получились! Феликс и Линда, брат и сестра. Оба в меня влюблены – совсем немножко, не до такой степени, чтобы становиться любовниками, а только чтобы, знаешь, такая счастливая искра была. Больше всего на свете люблю эту искру, вечное обещание будущей страсти, которое тем и прекрасно, что не сбудется никогда… И ещё Марк. Он уже старик, но очень бодрый и жизнерадостный. Мне совсем не надо, чтобы тут кто-то начал кряхтеть и стонать! Но мой Марк не таков. Он профессор философии, невероятно умный, а в молодости был археологом, так что историю тоже знает, вдоль и поперёк. И приключений у него было, как у Индианы Джонса – ты же знаешь, кто такой Индиана Джонс? Ну вот, Марк примерно такой же, его рассказы лучше любого кино. Он мне почти как дед, я всегда о таком мечтала, но оба дедушки умерли ещё до моего рождения. Я всю жизнь думала, будь у меня умный, любящий дед, может, всё бы сложилось иначе; ладно, не важно, сослагательное наклонение для слабаков. Не было у меня никакого деда. Зато теперь всегда будет Марк.
Я слушал Агату и практически погибал от нежности. Сам понимал, всё дело в прикосновении, уберу руку с её ладони, сразу стану гораздо спокойней относиться к её признаниям. Но руку не убирал.
– На самом деле, за это тоже тебе спасибо, – вдруг сказала она.
– За что именно? – удивился я.
– За моих прекрасных друзей. Это же была твоя идея. Я бы сама не додумалась. Ни за что не призналась бы себе, что для полного счастья мне не хватает других людей.
– Моя идея? Надо же, совершенно не помню, когда успел такое тебе сказать.
– А ты и не говорил. Только подумал. Когда мы виделись в последний раз, ты смотрел на мой поезд и думал, что путешествовать лучше в хорошей компании. И
