Начиная терять запал, удушаемый слезами и спазмами горла, я стала заикаться, не в силах говорить больше членораздельно и разобрать собственные причитания. Изредка какая-то шальная мысль кусала меня до боли за сердце, и, прерывая бурчание, я принималась орать с новой силой, но быстро затихала, снова переходя на ворчание и глотание слез.
— Аня, — дождавшись, пока у меня даже не останется сил стоять нормально, эльф положил руки мне на плечи и требовательно спросил: — Это, правда, ты?
— Нет, блядь, Пушкин! Идиота кусок! Говорила мне мама — не связывайся с Йорветом. Стоп, какая мама? — я зависла. — Это мне Геральт говорил… Амф… Фр…
Первый поцелуй моей новой жизни получился неожиданно длинным, протяжным, отчаянно-счастливым, каким и должен был быть когда-то, много лет назад при первом знакомстве с остроухим командиром. Йорвет прижал меня, крепко, сильно и нежно прижимая, не отпуская даже чтобы вдохнуть кислорода, не давая даже перевести дух, будто бы ненасытно отбирая выдыхаемый из моих легких воздух и пытаясь сделать его частью себя. Слезы, вопреки всему, продолжали стекать по щекам, делая наши губы солеными, но эльф не прерывался, жадно захватывая все, что попадалось на его пути, делая своим каждое мгновение моего существования. Казалось, что он не собирался отпускать меня никогда, потому что иначе я распадусь прямо у него в руках на кусочки, которые собирать будет невозможно.
— Мало того, — оторвалась, наконец, задыхаясь, я, всё ещё немного разозленная, — что ты спишь с представительницей другого вида, которая тебе в правнучки годится. Так еще и с мертвой представительницей другого вида, которая тебе в правнучки годится. Некропедозоофил, — многозначительно изрекла я, чувствуя, что по уровню зашкварной избитости сцена напоминает среднестатистический сериал. — И не стыдно тебе, извращенец-камикадзе?
— Нисколько, — также авторитетно заявил Йорвет, возвращаясь в свое нормальное состояние контролируемого вечного бешенства. — По-хорошему, тебе бы ещё и по заднице надавать следует, за то, что…
— О, уже БДСМ-чиком запахло, — хихикнула ваша покорная слуга.
— Я правда думал, что ты мертва. Проклятье, я видел твой труп! Ты была холодная, как лед и рана… Я не верю, что после такого можно выжить! — я, немного отстранившись от любимого, пощупала место шва под кофтой, проверяя грубый рубец и его целостность после таких физических нагрузок. — Как ты всё это объяснишь? — Йорвет отступил на шаг, демонстративно складывая руки на груди.
— Пока я сидела в засаде, в лесу, то придумала примерно семьдесят отмазок, — я достала скомканный тетрадный листочек из кармана, исписанный моим неровным подчерком. — Смотри, я даже поделила их по категориям: Отмазки фантастические, отмазки правдоподобные, отмазки «на дурака»…
— Аника, — эльф улыбнулся, так тепло и ласково, что уже Аркадия Петровича в моей голове начали терзать смутные сомнения: а это точно мой Йорвет? — Давай по порядку: ты живая полностью?
— Нет, мозг, я думаю, поврежден.
— Ты нормально себя чувствуешь?
— Когда тебя не пытаются убить разные навигаторы? Да.
— Ты в своем уме? Полностью?
— А когда я была в своем уме? — искренне удивилась я.
— Хорошо, — Йорвет положил мне руку на щеку и, прищурив единственный глаз, спросил: — Никаких новых способностей у тебя не появилось?
— В смысле? — зависла я. Не думаю, что эндриага, которая меня штопала, была радиоактивной и смогла передать мне свои супер-силы отращивать жвала вместо рта.
— Не знаю. Дышать под водой… — я фыркнула, но про себя. Да, сразу видно, что он не рос на Земле. Чувак, у нас крутым считается рентгеновское зрение, крутой костюм с трусами поверх трико и возможность заставить землю крутиться в другую сторону. — Летать ты еще не научилась?
— Э-э-э, нет, — я даже растерялась. — Нет, ну, ласточкой, вертикально, вниз с обрыва — могу. Но только не долго.
— Я люблю тебя, — очень тихо проговорил Йорвет, прижимаясь носом к моему лбу. Я даже на секундочку разомлела, растекаясь в руках эльфа, как мороженное на жаре. Пожалуй, это самая редкая и самая нужная фраза, которую я от него слышала за всю свою жизнь.
Он меня и правда ЛЮБИТ! Стоило умереть ради этих слов.
Интересно, он точно видел мои ляхи, прежде, чем сказать это?
Мы решили спрятаться ото всех и побыть вдвоем. Точнее, я так решила, а мой мужчина мудро не стал спорить. Не знаю, о чем думал Йорвет, когда я уводила его в Асгардский лагерь, уже не казавшийся мне домом, а так — временным серпентарием с койко-местом на одну Анику, подальше от остального гуманоидства вокруг. Но он, во всяком случае, не отказывался идти за мной и слушать болтовню в режиме монолога, пытающийся объяснить скоя’таэлю всё то, что я отказывалась выдавать столько времени, аки заправский партизан круче Штирлица.
Повествование вышло таким длинным, что попытку передать его дословно можно считать пустой тратой времени. В целом, мне пришлось выдать целую сагу в кратчайшие сроки, извращаясь и пытаясь ввернуть свои дебильные шуточки в самые заковыристые места. Но узнать большую часть правды, я считала, Йорвет заслужил и, вообще, надоело мне это бремя нести в одиночестве, поэтому разделить ответственность за все происходящее дерьмо показалось отличной идеей. А раз назвался моим мужиком — будь добр получить порцию проблем пополам и даже лежать в соседней палате в психушке, если-таки поймают. Эльф слушал внимательно, даже не пытаясь повести острым ухом в моментах, где трагедия и комедия переплетались настолько тесно, что уже начинали напоминать фанфик какой-то странной рыжей бабы, скрывающей свою блондинистую сущность под краской.
Расписать пришлось всё и в красках. Ну, практически всё. Я рассказала о Хель и её нелегком биологическом развитии и путанных ступенях эволюции — от дерева, через коня и до более-менее женщины включительно. Умолчала только о Локи и его прокаченной способности красноречия, позволившей царице мертвых снизойти до моего воскрешения и не забыть, что я ей тут, буквально на днях, помогла. Естественно, это было плохо, но мысль, что если Йорвет узнает о сыне Лафея и его лепте за мою душу, то прирежет его к чёртовой матери, и меня повторно, чисто назло трикстеру, так до конца не отпустила.
Изложить пришлось и о своих смутных воспоминаниях о днях минувшего будущего — том времени, которое так и
