Краули был и остается последовательным постмодернистом. «Тайный подтекст моих сочинений всегда один: это – книга»[8]. Он с удовольствием цитирует послесловие к «Лолите», где Набоков утверждает: «Для меня рассказ или роман существует, только поскольку он доставляет мне то, что попросту назову эстетическим наслаждением, а это, в свой черед, я понимаю как особое состояние, при котором чувствуешь себя – как-то, где-то, чем-то – связанным с другими формами бытия, где искусство (т. е. любознательность, нежность, доброта, стройность, восторг) есть норма». Краули добавляет: «Если книги (мои книги) „держат зеркало перед человеческой природой“, по словам Гамлета, – то изображение (как хорошо знал Льюис Кэрролл) и получается зеркальным»[9]. Мир-как-текст – более чем заезженная постмодернистская аксиома; но, в отличие от множества эпигонов, Джона Краули, как и его учителей, Набокова и Борхеса, интересует метафизическая система, стоящая за этой формулой. И у Краули тема историй, повествований, нарративов оказывается – каждый раз по-разному – связана с темой бессмертия.
Уже в первом романе Краули, написанном в конце 1960-х годов, но опубликованном десятилетие спустя под заглавием «Машинное лето» (1979), герой в самом буквальном смысле превращается в собственную историю: теперь он вечен, потому что возвращается к жизни всякий раз, когда повесть о его жизни пересказывается, но повесть эта лишена финала и поэтому, в сущности, трагична. Имя героя – Говорящий Тростник; то есть – говорящий папирус; то есть – книга. А неназванный персонаж, который проживает с ним его жизнь, – разумеется, сам читатель.
В финале «Маленького, большого» (1981) персонажи романа уходят вглубь великой Повести, определявшей их жизни на протяжении сотни лет. Смоки Барнабл, протагонист книги, пытается объяснить им то, что ему открылось: Повесть – у них за спиной; это книга, которую мы прочитали. И в миг смерти Смоки возвращается к началу романа.
Писатель Феллоуз Крафт, герой «Эгипта» (1987–2007), в 1968 году едет в Прагу, чтобы добыть там философский камень, дарующий бессмертие. И находит его: это всего лишь замысел новой книги. Если мы можем вообразить иное прошлое – то есть рассказать о нем другую историю, – мы можем представить, а значит, и сотворить иное будущее. Неудивительно, что ключевой исторической фигурой последнего тома «Эгипта» оказывается не Джон Ди, не Джордано Бруно, как в предыдущих частях, а Вацлав Гавел – писатель, создавший новое будущее там, где это не удалось магам XVI века.
В «Ка» история о поисках бессмертия приходит туда, куда и должна была, – к мифу[10].
Краули, по его словам, не читал классическую работу Юрия Лотмана и Бориса Успенского «Миф – имя – культура» (1973)[11], хотя она и переведена на английский. Тем замечательнее, что мир Имра в романе по всем параметрам совпадает с концепцией мифа, предложенной этими исследователями: Краули очень хорошо понимает, что такое миф и как он работает.
И как же работает?
В мифологическом сознании мир состоит из отдельных объектов, и объекты эти:
1) одноранговые (логических классификаций типа «живое существо – растение – дерево – дуб» в мифе нет), но при этом они входят в ценностные иерархии (есть обычные вещи, а есть священные; есть, наконец, Самая Драгоценная Вещь);
2) нерасчленимые на признаки (ворона есть ворона, и всё), но расчленимые на части (как вороны раздирают на куски мертвецов, а Лисья Шапка в Имре отрубает голову некоему царю);
3) однократные (в Имре все березы суть одна Береза); при этом совершенно различные предметы могут восприниматься как один (курган – спящий великан; мертвый бандит находится и в аду, и на земле).
В мире мифа любое слово оказывается именем собственным. Если для ворон Отец, Мать, Бродяга, Служитель – это имена, то лишь потому, что Дарр Дубраули еще не воспринял у людей саму концепцию имен. На самом деле вороний Отец – вовсе не имя, а всего лишь «этот отец», «мой отец». Не то в Имре: каждая береза есть Береза, каждая ворона есть Ворона – архетип или платоновская идея, воплощением которой является конкретная, вот эта береза, эта ворона, а точнее – все березы и все вороны. Дарр Дубраули сначала не может понять слова Певца: «Вороны умирают, Ворона не умирает». Для человека, живущего в мире мифа, это самоочевидно: как может умереть идея Вороны?
Все события мифа, происходящие в доисторическом, вневременном прошлом, суть прецеденты (смерть пришла в мир, потому что…; зайцы зимой белые, потому что…; люди научились разводить огонь после того, как…) и суть образцы (в ключевых точках пространства и времени, например на равноденствие и солнцестояние, следует выполнять такие-то ритуалы, потому что так делали боги и первопредки, а иначе мир рухнет).
Персонаж мифа – бог, человек, зверь или птица – это тот, кто первым совершил нечто (создал небо и землю, принес огонь, упустил бессмертие), и после этого мир стал таким, каков он сейчас. Дарр Дубраули как раз и претендует на роль первопредка-демиурга, поэтому с завидным постоянством утверждает, что именно он – первая ворона, которая придумала имена, стала уносить души людей в посмертие и т. п.
Все эти тезисы суммирует загадочная формула Алексея Лосева, которую мы вынесли в эпиграф: «Миф есть развернутое магическое имя». Что это значит? Герой мифа и его имя – едины. Мы говорим «Прометей», «Гильгамеш» или «Адам» – и все их истории уже содержатся в этих именах (Адам – первый человек, который…). Истории эти чудесны («магичны», по Лосеву), и миф – это повествование, в котором они разворачиваются.
Роман «Ка» – книга развернутых имен. Что такое Ка? что такое Имр? кто таков Дарр Дубраули?
А кстати, что такое Имр?
Краули играет с читателем, подбрасывая ему несколько версий; изящество замысла в том, что все варианты сводятся к одному и тому же. Да, Имр – это мир людей… но как же тогда Певец и Лисья Шапка отправляются туда из людского поселения? Имр – мир посмертия, но в нем обитают и Уродливые Человечки, и, очевидно, европейские фейри, и персонажи сказок, легенд и… мифов, разумеется.
Имр – это мир мифа, в том числе мифов о том свете и о поисках бессмертия, а значит – мир имен, которые тождественны вещам (знать имя вещи означает знать ее суть и обрести над нею власть). В определенном смысле там нет ничего, кроме имен, которые Дарр Дубраули и приносит из Имра в Ка. Имр – это мир людей, потому что Краули отождествляет миф с культурой как таковой; и это мир смерти, потому что она существует, то есть
