– Я увлекалась творчеством в школе и институте, – не подавая виду, легкомысленно бросила брюнетка, как будто говоря о самой обыденной вещи. – Меня вдохновляли работы Айвазовского, его пейзажи, интерпретация морей – бурных, грозных, спокойных. Он потрясающе умел передавать ощущения, испытываемые при определенных погодных условиях. Еще мне очень нравились полотна Огюста Ренуара, его легкость и пестрость, некое легкомыслие в ранних работах…
– Чужие имена и работы, – прервал ее мужчина, смотря куда-то перед собой, словно и не думая слушать воодушевленные речи собеседницы. – А что ты можешь сказать о своих?
– Ну… я уже давно ничего не рисовала, – смущенно пробормотала Лиза, облокотившись плечом об острые изгибы решетки.
Работа едва оставляла ей время на тренажерный зал и легкие вечера за сериалом или фильмом, когда мозг можно было ничем не нагружать. Она и думать забыла о карандаше, как судорожно растирала пепельную дымку по бумаге и пальцы серебрились в бликах света. Гнавшись за успехом по карьерной лестнице и слушая наставления родителей, что участие в выставках ее не прокормит, Лиза полностью отошла от любимого дела.
А ведь мне действительно нравилось рисовать, выводить линии и очертания фигур.
Девушка подняла взгляд на Стефано и молчаливо наблюдала за ним, словно кошка, прячущаяся в кустах. Не стоило обманываться его спокойствием, однако она ничего не могла поделать, продолжая изучать странного знакомого. Несмотря на шрам, прячущийся под челкой на месте отсутствующего глаза, он был красивым мужчиной. Лизу всегда привлекали красивые люди, их черты лица, эмоции, поведение. Она всегда старалась держать себя в форме, поскольку презирала слабину, которая могла деформировать ее тело.
Можно ли назвать самосовершенствование искусством? Вместо глины месить мышцы, а из кожи сделать чистый холст?
– А ты сможешь нарисовать меня?
– Я вовсе такого не говорил, Элайза, – покачал пальцем Стефано, будто дразня маленького ребенка. – Нарисовать я могу что угодно и кого угодно, но этим я не занимаюсь. Я создаю фигуры, образы. Для этого потребуется нечто большее, чем желание.
– А чем ты сейчас занимаешься?
Вопросы срывались с языка спонтанно, поэтому Лиза не ожидала, что мужчина неожиданно опустит блокнот с грифелем, ударив ими о колени. Он излучал раздражение, и спокойствие моментально сменилось агрессией, отчего девушка невольно сжалась. Пусть их и разделяли слои решетки, негатив, излучаемый художником, обжигал ее волнами.
– Ты такая любопытная, Элайза, – прошипел он сквозь сжатые зубы.
Но угрюмая гримаса неожиданно стала принимать образ хищной ухмылки. Взгляд заострился, блеснув дьявольским огоньком, которого прежде Лиза не замечала в собеседнике. Ее присутствие будто пробудило в нем дремавшего зверя, которого подавляли день за днем медикаменты.
Стефано отложил блокнот, страница которого открыла девушке набросок девушки с ввалившимися глазницами и четкими линиями черепа. Брюнетка не ужаснулась фантазиям художника, ее куда сильнее испугал его пристальный взгляд. Теперь он внимательно смотрел на нее, изучая с ног до головы, будто оценивая материал для дальнейшей работы.
Лизу охватило будоражащее оцепенение, сердце сжалось от тупой боли, мышцы теперь напоминали охотничью сетку, которая не давала возможности шевельнуться. Утробный страх сковал брюнетку, словно мышь, которая прикинулась мертвой в надежде, что ее не сцапает острыми когтями сова.
– Желаешь стать моим творением? Любопытно.
– Я думаю, ты неправильно меня понял… – Пятясь от забора, но стараясь не демонстрировать откровенного ужаса, пробормотала брюнетка.
– Все понимают друг друга по-разному, однако важно осознавать свои желания. Желание стать творением художника – высшая награда для художника, и я польщен таким предложением. Надеюсь, я не разочарую тебя, Элайза… и очень не хотелось бы, чтобы ты разочаровала меня.
====== ЧАСТЬ 1.5 LES VICTIMES. Six premieres heures ======
Комментарий к ЧАСТЬ 1.5
LES
VICTIMES
. Six premieres heuresSix premières heures (франц. «Первые шесть часов»)
Музыкальная подборка:
Mewone! – Unforgiven;
Mewone! – Alchemilla.
7 мая. 23:31
Франция, лечебница «CygneBlanc».
Сначала десятки, потом сотни. Месяц за месяцем, год за годом Кристоф исследовал дела преступников, задаваясь вопросом, когда у него сдадут нервы? Однако, чем больше проходило времени, тем крепче они становились – он привык слушать показания убийц, рассматривать фотографии истерзанных жертв, а досье уже напоминало художественную литературу. Расчленения, поджоги, изнасилования – в точности жанр ужасов, но и только. О реальности трагедии ему каждый раз напоминали сами заключенные, чьи права он защищал, а затем, вырвав из лап стражей порядка, отвозил в место куда более пугающее, нежели тюрьма.
Большинство из пациентов заслуживали пройти экспериментальную программу доктора Новака, Кристоф научился не испытывать сострадание по отношению к ним, однако попадались личности, которые не заслужили подобной участи: жить взаперти среди психов. Недавняя прибывшая – Елизавета Муке, родом из России, проживающая с 8 лет во Франции. Не повезло девочке насолить не просто какой-то «шишке», а «шишке» из рядов Murkoff. Юрист даже не стал удивляться подобному повороту событий, вполне предсказуемо, что Джереми Блэр предпочел намекнуть на ссылку в CygneBlanc вместо тюрьмы.
Но кто действительно заслуживал внимания, так это Уильям Хоуп, беглая встреча с которым не выходила у Кристофа из головы. Как он сопротивлялся, когда его заталкивали в стеклянную камеру и засовывали трубки едва ли не во все головные отверстия. Нет, ему вовсе не было его жаль, однако от подобного зрелища у мужчины до сих пор бегали мурашки.
Уильяма Хоупа поймали год назад, выйдя на него по горячим следам. В Нанси на протяжении двух лет исчезали женщины и девушки, ведущие разгульный образ жизни: проститутки, наркоманки, – однако среди них жандармерия опознала и несколько жертв из приличных семей. Одна параллель оказалась четко ясна – убийца охотился за теми, кто не напоминал милых и приличных домохозяек или же приверженец здорового образа жизни. Расчлененные тела находили со вспоротыми от лобка до грудины животами, внутренние органы были полностью изъяты; грудная клетка раскрыта по подобию кровавого орла.
Несмотря на жестокость, в наибольше степени Кристоф оказался заворожен финальным штрихом – нарисованными под жертвой: на земле, стене, бетоне – огромными крыльями. За эту особенность желтая пресса прозвала Уильяма Охотником за Ангелами. Он не отрицал своей вины в зале суда, однако обвинял в своих деяниях «организацию, которая что-то с ним сделала».
Пусть судья и присяжные сочли его рассказ – бредней безумца, он являлся правдивым. Ведь изначально Уильям сохранял здравый рассудок и согласился на эксперименты Murkoff за достойное вознаграждение. Его мать сильно болела, а денег на операцию не было. Экспериментальная программа доктора Вернике из США исказила разум парня, сведя его с ума.
Так что Кристоф не сомневался, что убийца избежал тюрьмы
