И тут из ближайшего кабинета выходят двое то ли полицейских, то ли следователя… и толпа расступается. Слава богу, Максим успевает отпустить пойманного парня до того, как его замечают, но тот неожиданно издаёт громкий стон и сползает по стене на пол, прижимая руку к груди.
– Что происходит? – строго спрашивает один из появившихся мужчин.
Стонущий тут же затыкается и обводит своих товарищей неуверенным взглядом.
– Н-ничего, – наконец отзывается хрипло. – Просто ударился…
Последние слова Алекс едва разбирает, потому что Максим уже уводит его дальше с таким видом, словно не имеет к случившемуся никакого отношения. Но их всё равно провожают несколько задумчивых взглядов.
«Что это была за херня?..»
Коридор заканчивается. Начинается лестница. И где-то между этажами Максим вдруг обгоняет Алекса и преграждает ему дорогу.
– Даже ничего не скажешь?
– О чём?
Мысли о следователе и только что произошедшем столкновении мгновенно вылетают из головы, оставляя лишь безумное желание бросится прочь. Алекс отводит взгляд. Сжимает зубы. Нет, он должен выслушать всё, что у Максима скопилось на душе. В конце концов, он это заслужил.
– Например, что прокуратура – не то место, где уместно шокировать людей. Или что я только что чуть не пострадал из-за собственной несдержанности?
«А?.. Почему он об этом?.. Нет, важнее не о чём он говорит, а как…»
В голосе Максима Алекс слышит боль. Ту самую, скрытую, но вот-вот готовую вырваться. Вполне понятную для человека, бросившегося всё… и получившего в ответ только предательство.
«Прости… прости, что не послушал тебя…»
Нет, он не имеет права даже просить прощения. Но если Максим даст ему шанс… если позволит всё исправить…
Алекс закрывает глаза и утыкается лбом в твёрдое плечо. Он стоит на две ступеньки выше, так что сейчас они примерно одного роста. Это почти забавно. Но Алекс не улыбается, когда тихо произносит прямо в полосатый пиджак:
– Я хочу тебя. Прямо сейчас.
Сильные и длинные пальцы Максима сжимаются на локтях. Кажется, он сейчас его оттолкнёт… но вместо этого вдруг бессильно отпускает. Но Алекс слышит, как стучит сильное сердце, и этот стук – красноречивее любых слов.
Вдруг ладонь несмело касается затылка. Соскальзывает к шее. К спине. Добирается до руки. Переплетя пальцы, Максим вдруг отстраняется и увлекает Алекса за собой, вниз по лестнице. Выводит из здания. И подводит к большому тёмно-синему джипу, припаркованному у пешеходного перехода.
– Тебе так нравится синий? – предпринимает попытку улыбнуться Алекс и забирается на высокую ступеньку.
– Ага.
Шлепок по попе отправляет в кресло. Хлопает дверь. Максим оббегает машину и взлетает на место водителя. При этом между ними остаётся достаточно места, чтобы поместился ещё один человек – этот джип действительно огромен. Алекс хмыкает уже смелее.
– Ты знаешь, какого размера мой член, – угрюмо буркает в ответ Максим, вставляя ключ в замок зажигания. – Так что не надо мне тут…
Чем окончательно лишает Алекса какой-либо нервозности. Нет, он всё ещё не простил себя, скорее даже наоборот – сейчас почувствовал ещё большее отвращение… и даже боль. А всё из-за этого вот странного чувства… не возвышенного и прекрасного, как воспевается в стихах, но жгучего и засевшего глубоко в груди. Так глубоко, что уже сросшегося с сердцем.
****
Дом из красного кирпича с чугунной оградой.
Идя по выложенной плиткой дорожке, Алекс чувствует нарастающее возбуждение. С ним никогда такого не было, чтобы джинсы нещадно давили на всё больше разбухающий при каждом шаге член. В чём причина? Точно не в воздержании, ведь технически он последний раз кончил меньше суток назад. Тогда в разгоняющем кровь чувстве вины? Или в ладони, пролежавшей полчаса на его колене? Максим умудрялся вести машину одной рукой, другой то поглаживая, то сжимая его ногу, а иногда заставляя облизывать и посасывать свои пальцы с аккуратно подстриженными ногтями. И Алекс, забыв о гигиене, облизывал и посасывал, ловя удивлённые, ошарашенные, а иногда даже полные ужаса и отвращения взгляды в проезжающих мимо машинах.
«Пошли вы все к чёртовой матери! Не нравится – не смотрите, долбаные гомофобы! И вообще, нечего пялиться в чужие тачки, мудачьё!»
Эти непривычные, слишком дерзкие мысли поначалу давались ему нелегко, но чем больше он накручивал себя, чем сильнее распалялся, тем естественнее они рождались в голове.
Но сейчас, подходя к жгуче чёрной двери, чувствуя крепко сжимающие запястье пальцы, Алекс уже не может думать ни о ком, кроме как об их владельце. Почему-то кажется, что они с Максимом не были вместе уже очень давно. Невыносимо. Целую вечность назад. И каждая клеточка его тела сейчас желает лишь одного – слиться и раствориться в другом человеке.
И не успевает дверь закрыться, как шершавая стена прижимается к щеке, и нетерпеливые руки срывают с Алекса куртку. Срывают, но оставляют на локтях. И завязывают рукава узлом.
Жалюзи на окнах плотно закрыты, проникающего сквозь них дневного света недостаточно, чтобы хорошо рассмотреть помещение, но Алекс и не пытается. И даже когда его рывком разворачивают, задирая футболку до подбородка и приникают губами к ставшим вдруг такими чувствительными соскам – зажмуривается до искр под веками. Выгибается, ещё и ещё подставляясь горячим губам. Задыхаясь от предвкушения, отдаваясь… и совершенно нехотя выдыхая:
– Макс… Макс… подожди.. где у тебя ванная?
– Забей!
Властно. Безапелляционно. Глубоко…
Его опускают на пол. Кажется, это холодный паркет. Обжигает поясницу. Джинсы врезаются в кожу, когда их стаскивают рывками, грозя разорвать. Ступня запутывается в одной штанине – и Максим оставляет её, торопливо хватаясь за щиколотку второй, заставляя согнуть ногу в колене, отводя в сторону и покрывая внутреннюю сторону бедра жадными, болезненными поцелуями, от которых сознание тонет в омуте бессилия. Но когда к сжатой дырочке прижимается гладкая и влажная головка, Алекс вдруг отстраняется. Связанные руки скользят по паркету, и всё же ему удаётся приподняться.
– Что… что случилось? – низкий хрип пронзает тело раскалённой стрелой. – Ты… нет, не…
– Я хочу… сверху…
Похоже, Максиму требуется вся его сила воли, чтобы заставить себя разжать пальцы. Но он послушно меняется с Алексом местами. Осторожно придерживает его, помогая взгромоздиться верхом. И немного привыкшие к темноте глаза замечают приоткрытые губы и почти мучительное и немного испуганное выражение
