Как странно, подумалось Алене. Вроде обычный мальчишка – детские трусы с супергероями, сбитые коленки. Только если смотреть кусочками – не на всего брата целиком.
Ромка двинулся к воде, и волки на его коже ожили, зашевелились вместе с мускулами. Оскаленные, спокойные, воющие, запрокинув голову, они бежали, лежали, сидели и смотрели отовсюду разноцветными, до мурашек живыми глазами. В татуировщике, каким бы психом он ни был, пропал великий художник: на картинках, покрывавших спину, живот, руки и ноги Ромки, искусно прорисовывалась каждая шерстинка, каждое движение ловкого зверя. Когда Аленка сделает татуировку – а она ее обязательно сделает, как бы там не хваталась за сердце мама, – она должна быть выполнена так же мастерски.
Иголку можно и потерпеть, наверно. Она попыталась представить, сколько кололи Ромку, методично вырисовывая под кожей каждый штрих, и ее замутило. Алена тряхнула головой, прогоняя вспыхнувшую ярость. Жаль, братишка наотрез отказался выдавать того, кто с ним это сделал, – говорил только, что он уже умер. Алена понадеялась, что специально для таких психов все-таки существует ад – или что-то вроде того.
Ромка ступил в воду и легко вздохнул. Она была теплая, мелкие камешки на дне покалывали ноги. Он робко взглянул на маму и сестру исподлобья. Мама улыбнулась ему, она терла глаза, как будто в них попала соринка. Аленка обрызгала его с головы до ног.
– Догоняй, малявка!
Ромка прыгнул, промчался за Аленкой, со смехом обдал ее фонтаном брызг, бултыхнулся в теплую воду и поплыл.
– Мам, – Аленка, нахмурившись, смотрела на брата. – А разве у Ромки был между лопаток такой волк? Ухмыляющаяся морда.
Она была готова поспорить, что раньше его не видела.
– Что? – Мама не отрывалась от ныряющего Ромки. – Естественно, как еще?
Она взглянула на Аленку, брови сошлись на переносице:
– Если честно, я на них стараюсь особо не смотреть. На нем этих волков, как… Всех не запомнишь.
Аленка неуверенно кивнула. Ей все-таки казалось, что она помнила.
– Да и не надо, – продолжила мама, снова повернувшись к Ромке. – Руки бы поотрывала этому извращенцу, кто бы это ни был.
– Кто бы это ни был, он был помешан на волках, – задумчиво согласилась Алена.
Ромка вынырнул неподалеку от сестры как раз в тот момент, когда она заканчивала фразу. «Помешан на волках». Он легонько вздохнул, снова ныряя, чтобы никто не заметил. Солнце готовилось к закату, просвечивало воду золотом. Тогда тоже все было золотым.
Нет, тот, кто сделал это, помешан не был. Хотя к волкам, конечно, у него было особое отношение.
– А почему сейчас нельзя?
– Слишком жарко, – голос у деда был смуглым и морщинистым, как его кожа, с хрипловатой усмешкой и запахом табака. – Земля так раскалилась, что, если выйдешь, она тебе сожжет ступни прямо через подошвы.
Ромка с восторгом покосился в окно, занавешенное густыми листьями дикого винограда. Солнце подсвечивало их, добавляя в зелень золото. Проверить бы!
Дед снова тихо посмеялся, устраиваясь в своем похожем на трон кресле.
– Так, на чем мы остановились… – Он уперся ладонями в колени и прищурился куда-то в пространство.
Ромка поерзал в мягком кресле. Ему оно было великовато, спинка уходила куда-то ввысь, подлокотники вырастали ограничителями по бокам, и он тонул в пухлом бархате подушек. Дотянулся до столика из темного дерева – там на серебряном подносе источали головокружительно сладкий аромат персики. Ромка больше любил сам срывать их с дерева в пропитанном солнцем саду – спрятаться среди шуршащих листьев, прижаться к теплой коре, сорвать с ветки и тут же откусить огромный кусок – так, чтобы по уши в липком соке. Но после обеда приходилось сидеть в затененной комнате и слушать дедовы истории. Правда, дед рассказывал так, что через пару минут он уже забывал, что хотел бежать играть на улицу.
– На волчице, – подсказал он, откусывая полперсика сразу.
– Да, – дед слегка улыбнулся, вспоминая. – И она выкармливала младенцев своим молоком до тех пор, пока их не нашел пастух Фаустул. Не потому, что это были сыновья царевны и бога, и не для того, чтобы ей самой начали поклоняться, как божеству, – а потому, что для нее они были своими детьми. Пещера стала их домом, а волчица – матерью.
Взгляд у деда становился мягким и чуть рассеянным, словно он рассказывал не легенды, а свои воспоминания. Ромка не сводил с него взгляда, а персиковый сок покрывал сладкой пленкой щеки, живот, даже коленки. Тогда еще они были украшены только царапинами, следами от засохших ссадин и облезающим коричневым загаром.
– Жалко, – сказал он, неожиданно сам для себя перебив деда.
Тот сдвинул мохнатые седые брови. Его речь не прерывал никто и никогда. Ромка чуть не поперхнулся кусочком персика.
– Ей, наверное, грустно было, волчице, – он поспешил оправдаться. – Она выкормила, а пастух забрал.
Суровое лицо деда разгладилось улыбкой.
3
Входная дверь скрипела – Алена приоткрыла ее, прислушалась, задержав дыхание, и осторожно проскользнула в щель. В квартире было темно и тихо, только откуда-то доносился приглушенный гул разговора. Или это шумело в голове от выпитых коктейлей? Она тихо скинула туфли, поправила наброшенную на плечи большую кожаную куртку – холодно уже давно не было, но, во-первых, крутая, а во-вторых, его, Макса, – и, неслышно ступая, прошла по коридору.
Нет, голоса определенно были. Алена подкралась к дверям родительской спальни, едва не наступив в темноте на брошенный футбольный мяч (ну, Ромка!).
– Ну и что, может быть, это и в голову брать не стоит, – тихо произнес мамин голос.
Послышалось какое-то шуршание, а следом невеселая усмешка папиным голосом.
Понятно, ругаются. Алене стало даже как-то обидно – никто и не думает подкарауливать ее у дверей, спрашивать, где это она шлялась полночи и чем это от нее пахнет. Они вообще хоть заметили, что ее нет дома?
– То, что в голову брать не надо, я тебе обычно не говорю, – бросил папа там, за дверью. – И это не стоило.
– Ну не может же он тебя просто взять и уволить, после всех твоих заслуг! – горячо зашептала мама.
– Это Терентьев-то? – Судя по папиному тону, он вскинул брови и ухмыльнулся. – Может, умеет, практикует.
– Но…
– Или ты играешь по его правилам, или будь любезен искать себе другую команду, – папа тяжело вздохнул. – А вести бизнес грязно я не привык.
– Делай так, как считаешь нужным, – успокаивающе произнесла мама. – Посмотрим, может, все и обойдется.
– А если нет? Ведь дети…
– Дети будут знать, что их отец – хороший человек и не совершает подлостей. С остальным разберемся.
Папа что-то ответил совсем тихо. Алена напряглась, но расслышала только неразборчивый шепот.
– Целуются небось, – произнес вдруг со знанием дела хрипловатый мальчишеский голос.
Аленка шарахнулась назад и не вскрикнула только невообразимым усилием воли. От стены напротив отделилась фигурка младшего брата, как вылепилась из тьмы, и сверкнула белыми клыками. Алена стояла, парализованная страхом.
– Чего застыла? – Ромка, совершенно нормальный, обычный
