Вздохнул, задержал воздух – и резким движением дернул завязки и распахнул папку.
Картон был старым, очень старым. Толстый – раза в два толще современных листов! – он бугрился и шершавился. Словно когда-то попал в жестокий потоп, а потом долго сушился у открытого огня – Андрей заметил небольшие подпалины по краям.
Тем не менее линии выкройки были отчетливо видны. И они озадачивали.
Андрей уже навострился беглым взглядом примерно представлять, что получится в итоге. Размер, объемы, даже общие очертания фигурки. Здесь же он не понимал ни-че-го.
Слишком много всего – и грубых, геометрически правильных деталей, крупных настолько, что они казались нелепыми; и мелких, настолько миниатюрных, что они смахивали на точки от мух – и только лупа могла помочь разглядеть, что это все-таки за деталь; и длинных, на всю протяженность листа, полосок с едва уловимой рельефностью краев.
Но странное дело – несмотря на всю абсурдность этого месива частей, Андрею внезапно захотелось собрать фигурку. Желание было настолько острым, пронзительным и зудящим, что он тут же включил дополнительную настольную лампу, взял пинцет и маникюрные ножницы – и принялся за дело.
Андрей не верил своим глазам.
Да, он не мог представить, как будет выглядеть фигурка – но она не должна была выглядеть так. Работая над ней, дуя на все еще саднящие костяшки и несколько неуклюже, морщась от боли, орудуя пинцетом, он насчитал около трех сотен деталей – по большей части миниатюрных. Стоило ожидать, что в итоге получится что-то многогранное, утонченное, похожее на настоящую скульптурку.
Но не такая низкополигональная болванка!
Это была какая-то грубая помесь медведя и свиньи. Четыре цилиндра-лапы, огромная голова без глазных впадин и с ниточкой пасти, неуклюжее толстое туловище – все выглядело так нелепо, примитивно и топорно, что Андрей подумал было вышвырнуть эту дрянь подальше с глаз своих и не думать о бездарно потраченных деньгах и обманутых фантазиях. Новодел, подсунули какую-то липу в фирменную папку «J.F. Schreiber», вот и все! А он-то размечтался! Бюст Гитлера, как же! Моделька «Роллс-Ройса», ага! Вот тебе уродец, похожий на детсадовскую поделку, – и радуйся!
Андрей донес фигурку до мусорного ведра, но не смог разжать пальцы. Было жаль усилий, да и непонятно: куда делись-то все эти десятки, сотни деталей, которые он так кропотливо вырезал и клеил? Где тот комочек, над которым он корячился часа полтора – маленький, сложносоставной и так напоминающий сердце? Где эти многосантиметровые трубочки, которые он скрутил из полосок, а потом заплетал в какие-то причудливые петли? Судя по весу и плотности «медведосвина», они почему-то находились внутри, словно фигурка была обманкой, иллюстрацией к тезису восточной философии – внутри гораздо сложнее, чем снаружи.
– Что же ты такое? – прошептал Андрей вслух, будто фигурка могла его услышать. И ответить. – Что же ты, срань, такое?
Он перевел взгляд за окно.
Там зачинался сизый рассвет: Андрей весь вечер и всю ночь провел над выкройкой. Неожиданно мало для такого количества деталей – и невероятно много для того дерьма, которое в итоге получилось.
– Да блин! – В расстройстве он небрежно швырнул фигурку на кухонный стол и поставил чайник.
Завтракал наспех, выхлебал две чашки кофе – уже сейчас чувствуя, как слипаются глаза, то ли еще будет к обеду, – злобно поглядывая на фигурку. Медведосвин валялся на боку, нелепо раскорячившись, одна из ног-цилиндров слегка погнулась – в утреннем свете, вписанный в реальность солонки, сахарницы и ложек-вилок, он выглядел убого и даже как-то жалко.
– Что же ты такое… – буркнул Андрей. Вытащил из морозилки кусок мяса и шмякнул его в раковину: к ужину разморозится.
Потом накинул куртку и убежал на работу.
– Подрался? – робко спросила Оля, указывая на костяшки его пальцев.
– Теркой попал, – грустно усмехнулся Андрей. – Добавил немного мяса в макароны.
– Что, все так плохо?
– Да нет, уже не болит. Вечером немного кровило, да и то…
– Нет, я про макароны.
Андрей уставился на Олю, тупо хлопая глазами. А потом закашлялся, стараясь сдержать рвущийся наружу смех. Эй, старик, добро пожаловать в наш клуб холостяков! Мир, где на ужин холодные макароны, где вонючие носки стоят в углу и грустят без пары и… что там еще из стереотипов об убогой одинокой жизни?
Оля заботливо похлопала его по спине.
– Да, кхе, нет, кхе, – принял Андрей правила игры. – Просто лень было что-то делать. А так-то все в порядке. Вот сегодня мясо буду жарить, завтра… еще что-нибудь придумаю.
Оля улыбнулась. Эльвира Михайловна, поймав взгляд Андрея, заговорщически подмигнула.
«Никогда, никогда больше не буду покупать мясо на рынке, – мрачно думал Андрей, уставившись в раковину. – Обвесили, сволочи. На полкило обвесили».
Размороженный ломоть свинины, истекающий прозрачным розовым соком, выглядел жалко. Конечно, Андрей погорячился, и там не хватало граммов триста от указанного веса – но тем не менее! И самое главное – как он не заметил? Ведь одно дело промахнуться с рыбой или креветками в ледяной глазури (хотя он давно уже взял на вооружение интернет-советы про дырку в пакете), и совсем другое – наколоться с обычным мясом.
– Да блин! – Андрей приподнял кусок на вилке и внимательно разглядывал болтающиеся лохмы.
В придачу к отсутствующим граммам мясо выглядело так, будто его хорошенько пожевали. Андрей принюхался. Лохмы чуть пованивали гнильцой, причем специфической – на ум почему-то пришел далекий, из детства, запах, когда стоматолог вскрывал ему нывший уже неделю зуб. Не помогали ни бабушкины наговоры, ни народные средства – и рыдающего от страха Андрея потащили к врачу. Больно было лишь чуть – в тот момент, когда бур вошел в зуб и тут же провалился, обдав все вокруг облаком густого тухлого смрада. «М-да, ну и запустили вы…» – сказал тогда врач, поплотнее прижимая к носу маску.
Андрей скривился от воспоминаний и, помедлив пару секунд, с сожалением выкинул мясо в мусорное ведро. Встречать рассвет в обнимку с белым другом ему совершенно не улыбалось.
– Пошли спать не жрамши, – зло сказал он, сгребая медведосвина со стола. И в очередной раз поразился, насколько тяжелой, словно набитой чем-то, кажется игрушка.
Медведосвин стоял на полке и пялился в пустоту глазными впадинами. В чуть приоткрытой пасти играли тени. Свет фар проезжавших по двору машин скользил по стенам, переползал на полку, и на секунду показалось, что фигурка оживает – потягивается, разминая несуществующие мускулы, пробует робко шагнуть вперед и даже немного растет.
«Да ладно, – милостиво подумал Андрей, засыпая. – И такая срань сойдет. Все-таки J. F. Schreiber… Говна не де…»
Спал он отвратительно. В сон упорно лез давешний смрад, усиленный воображением в десятки раз, – казалось, что его источник где-то рядом, дышит прямо в лицо; костяшки пальцев, о которых он успел к вечеру забыть, саднили и чесались. Вдобавок под утро Андрей умудрился схватить сонный паралич – все как по учебнику: нехватка воздуха, ощущение, что
