Сергей понял, что перезванивать бесполезно. Запнувшись о брошенную на пол книгу, он присел на корточки и уставился на раскрытые страницы. «Общим местом большинства эсхатологических мифов является тема посмертных мучений, которые душе умершего необходимо испытать прежде, чем влиться в Царство мертвых, – смысл прочитанного ускользал, и Сергею пришлось напрячься, чтобы вникнуть в наукообразный текст. – Исключение составляют лишь те, кто умирает как мученик. Невыносимые страдания и боль в момент смерти, как считается, избавляют душу покойного от необходимости проходить дополнительные испытания. Это, в некоторой степени, объясняет избыточный уровень аутоагрессии у людей, вступивших в контакт с представителями загробного плана».
Автор книги, определенно, безумен. Но если он хоть в чем-то прав… Сергей быстро-быстро застучал пальцами по экрану смартфона, набирая эсэмэс.
«Все понимаю. Будь осторожна. Если услышишь что-то такое – дверь ни в коем случае не открывай! Утром тебя заберу».
Почти час Сергей гипнотизировал телефон в ожидании, что статус его эсэмэски изменится с «Доставлено» на «Прочитано». Наконец не выдержал, оделся и вышел к машине.
7
Добравшись домой, Алина застыла, не в силах заставить себя перешагнуть порог квартиры. Потом она все же сделала над собой усилие, повернула ключ в замке и зашла внутрь.
Первый звонок домофона раздался через полчаса. Алина, все это время караулившая в прихожей, с тревогой и надеждой взяла трубку… Ложная тревога. Подгулявшая компания искала «Павлика из сорок пятой».
– Сорок пятая в третьем подъезде, – крикнула Алина и водрузила трубку на место.
Через час домофон зазвонил снова. Алина поднесла трубку к уху.
– Мам, это я. Я пришел.
Сердце ее сжалось. Это был Сашка, ее сын. Алина старалась не дышать, чтобы не спугнуть посетившее ее чудо.
– Мам, ну чего ты молчишь? Ты что, меня не узнала? Впусти, здесь страшно, я домой хочу. Я к тебе хочу, мамочка!
По щекам Алины катились слезы.
– Ты что, не веришь, что это я? Ну, спроси меня о том, что только я могу знать. Сказать, кто горшок с геранью разбил? А?
«Господи, а что, если на улице и впрямь мой ребенок, живой, замерзший, испуганный? Может, не было никакой болезни, никаких похорон, может, они мне приснились?»
– Мам, если ты сейчас не откроешь, я уйду. Навсегда! Считаю до трех. Раз. Два. Три. – Щелчок в трубке означал, что кнопку вызова на улице отпустили.
Следующие полчаса прошли в тишине, прерываемой лишь всхлипываниями Алины.
Наконец домофон зазвонил снова. Опять голос сына. Но уже какой-то другой – злой, звенящий:
– Ты что, не одна? С дядей Сережей? Я вам мешаю, да? Тогда, наверное, хорошо, что я умер? Ты рада? Рада?! Рада?!
Алина уронила трубку и зажала уши ладонями, чтобы не слушать ужасных проклятий, которые выкрикивал детский голос в динамике.
В конце концов все стихло. За окном уже светало. Алина взяла болтающуюся на проводе трубку домофона и повесила на место. Домофон тут же зазвонил.
Алина со страхом поднесла трубку к уху – и облегченно выдохнула, услышав голос Сергея:
– Привет, это я! Ты в порядке? Я поднимусь?
– Да, конечно, проходи, – ответила Алина и нажала кнопку «открыть».
8
Скопление сверкающих мигалками машин на съезде с окружной можно было принять за парад экстренных служб или, учитывая ранний час и моросящий дождь, скорее, за репетицию парада. Пожарные свою работу уже закончили и собирались уезжать. Их коллеги-спасатели ждали команды, готовя гидравлические резаки и расширители. Медики отрешенно наблюдали за происходящим, как оказалось, им здесь делать было совершенно нечего. Экипажи патрульных машин ДПС организовывали движение. Последним на «парад» приехал черный микроавтобус Следственного комитета.
– Петрушин, опять ты? Ты же вроде только позавчера дежурил? – Вышедшего из машины следователя встретил старший дэпээсник в звании майора.
– Попросили подменить. Что тут?
– Да вот, крутой какой-то среди ночи на осевое ограждение налетел. На пустой дороге.
– Пьяный?
– А хрен его разберет. Он, по ходу, эсэмэски за рулем строчил.
– Откуда информация?
– Из телефона.
– Да ладно. – Петрушин с сомнением взглянул на обгоревший остов шикарного еще недавно внедорожника. Телефон, если он и был в салоне, в таком пожаре уцелеть не мог.
– Не туда смотришь. – Майор жестом фокусника извлек из-под полы дождевика полиэтиленовый пакет с черным прямоугольником смартфона внутри. – Вылетел на дорогу в момент удара. Специальное исполнение. Экран треснул, но сам аппарат еще работает.
В подтверждение своих слов майор через пакет нажал крохотную кнопку на корпусе телефона. Экран зажегся, демонстрируя цепочку эсэмэс. Текста под паутиной трещин было не разобрать, но вот номер адресата последнего сообщения читался хорошо. Номер показался Петрушину знакомым.
– Погоди-ка, – следователь достал свой мобильник. – Ну, точно, это же нашей Алины номер.
– Так позвони ей, может, сразу личность установим.
– Уже, – Петрушин поднес телефон к уху, вслушиваясь в длинные гудки. – Не берет. Отсыпается, наверное.
Дмитрий Козлов
Вызов
Старуха вопит. Вопит, вопит и вопит. Я здесь уже много лет, но еще не встречал никого, кто был бы способен так долго визжать. Долго и запредельно высоко, делая передышки лишь для резких сиплых вдохов. Мы поселили ее в самую дальнюю палату, развернули к окну, и все равно, кажется, крики слышит вся больница. В этих воплях почти не осталось ничего человеческого, будто мы держим здесь в заточении какую-то огромную обезумевшую птицу, отчаянно бьющуюся о стены в попытке освободиться…
В каком-то смысле старуха и правда хочет освободиться. От своего дряхлого, разрушенного раком, пропитанного болью тела. Предельные дозы сильных обезболивающих уже не помогают, а превысить их означает пойти на убийство. Поэтому старушке предстоит вопить и дальше. Пока с губ вместе с жизнью не сорвется последний крик.
Я делаю звук в плеере погромче и прикуриваю новую сигарету от предыдущей. Во рту от курения уже стальной привкус, но хочется еще и еще втягивать горячий дым, глубоко, так, чтобы пропитывал все тело до самых дальних уголков, выгонял прочь холод этой старой бетонной коробки. К тому же монотонное вдыхание-выдыхание немного успокаивает, помогая в этом музыке. Странно, но в случае с криками пациентов клин действительно вышибается клином – успокоиться, отсечь себя от этих ужасных воплей, возвести мысленную шумозащиту вокруг рассудка удается лишь с помощью других воплей и визгов, желательно с гитарным ревом в придачу.
Чаще всего я слушаю «Led Zeppelin». Вот и сейчас завывания Роберта Планта в «Immigrant Song» силятся одолеть старухины стенания.
Старый рок… Любовь к нему привил отец. Проигрыватель, пластинки… Там песни назывались по-русски – «Песня иммигрантов» или, например, битловская «Да будет так»… До сих пор где-то на антресолях валяются. А ведь папа пытался привить и кое-что другое – мысль о том, что из этого
