– Дрессировать? – переспросил Илья – самый смелый и любознательный мальчик в классе. Если он что-то делал, ему начинали подражать все. Если ему мои идеи придутся по душе, работать с классом будет одно удовольствие.
– Дрессировать, заново приручать, – ответила я, выжидая реакцию.
– Клево! – воскликнул Илья. – А собаки будут?
– По правде говоря, мои хорошие, – я подошла к двери, притянула ее плотнее, – собаки очень опасны, я не хочу подвергать вас риску… Быть может, через пару лет, когда вы подрастете…
– Мы никому не скажем, никому! Пажалста! – хором заверещали дети.
– Хорошо, когда подрастете, мы обязательно попробуем с собаками, – я сощурила глаза, обвела строгим взглядом класс, – попробуем, если вы никому об этом не расскажете, договорились? Пусть это будет наша маленькая тайна.
– Мы любим тайны, – хитро улыбнувшись, прошептала Таня.
– Тогда не вижу смысла ждать! Открываем тетрадки…
Я взяла со стола книгу – ту самую, что с боем вынесла из квартиры на «Вертолетном поле», и открыла на первой странице: «Конрад Лоренц. “Человек находит друга”. Введение».
Алексей Головенков
Мозгоправ
– Вот, как договаривались, оплата вперед. – Григорий выщелкивал тускло сверкавшие в отблеске костра патроны из автоматного магазина в пустую тряпичную сумку. Делал он это нарочито медленно, чтобы собеседник мог их пересчитать. Виктор некоторое время молчал, цепляясь взглядом за каждый патрон, затем, когда содержимое магазина подошло к концу, удовлетворенно хмыкнул.
– Верю, верю. Тебе, Гриша, верю. Давай остальные. Не надо пересчитывать. – Виктор забрал у Григория сумку и еще два магазина, туго набитые патронами. – Нет тебе смысла меня обманывать, нам с тобой еще долго вместе работать.
При этих словах Григорий глубоко вздохнул, не особо скрывая упадническое настроение, и махнул рукой.
– Ты попробуй, Витя. Не за себя, за станцию прошу.
– Попробую, Гриша. Но не по душе мне людей губить.
– Да ладно тебе, крепкие ребята. Думаю, смогут пройти. – Григорий покосился через плечо на стоящих поодаль сталкеров и снова вздохнул, будто бы даже себя не сумев убедить. – Мы же не просто так, Витя, не подумай, что зажрались. Не хватает твоей добычи на всех. Прирост населения значительный, молодежь в это году на славу потрудилась. Ты у нас один за хабаром ходишь. Да и носишь мало…
– Я приношу столько, сколько могу унести, – резко оборвал собеседника Виктор. – А аппетит у вас еще раньше возрос, не надо мне про прирост населения.
– Я без претензий. – Григорий нервно потер переносицу, скорее по привычке, нежели по надобности. Очки он разбил две недели назад, а новых челноки на станцию пока не завезли. И вряд ли завезут. Разве что Виктор притащит из очередной вылазки на поверхность или кто-то из новеньких. – Но всегда можно что-то придумать. Цены…
– Цены снижать не буду. Каждый раз я рискую головой. Все чаще раскалывающейся от головных болей и быстро лысеющей. Не знаю, сколько мне вылазок осталось, поэтому имею законное право отложить себе на пенсию. Ты думаешь, мне это нравится? – Виктор кивнул в сторону зияющего черным провалом туннеля. – Думаешь, кайфую от всего этого? Не понимаю, что рано или поздно либо на поверхности загнусь, либо местные мне глотку во сне перережут? Им, конечно, легче от этого не станет и выгоды никакой, но просто из принципа прикончат, чтобы следующий сталкер сговорчивее был. Вот только следующего не будет. Не здесь. И эти сдохнут, как бы я ни старался их уберечь. Он меня одного туда пускает, уж не знаю, за какие заслуги.
От упоминания о жителе туннеля Григорий поежился – ему показалось, что из длинной бетонной кишки донесся какой-то непривычный звук. Он втянул голову в плечи, напряженно вслушиваясь. Размеренный гул заблудившегося в трубах и теперь гуляющего в туннеле ветра, крысиный писк, ритмичное плюханье капель, просачивающихся с поверхности. Вроде бы все эти звуки присутствовали и раньше. Почему же тогда теперь что-то так раздражает, цепляет, улавливается сознанием, но не опознается? Что-то все же изменилось, но что? Будто бы какой-то шорох по бетонному полу и тяжелые, глубокие, грудные всхлипы.
– Слышишь что-то? – Виктор внимательно разглядывал Григория.
– Будто бы плач…
– Дианка сильно спать мешает? Колики еще не прошли? – Даже в тусклом свете костра можно было разглядеть, как сильно расширились зрачки голубых глаз Григория. Он уставился на Виктора, который, казалось, сам испугался собственного вопроса. Он напряженно сжал цевье автомата и развернулся лицом к туннелю, чтобы держать в поле зрения каждый миллиметр неосвещенного провала.
– Ты почему про Дианку спросил? – Григорий едва заметно пятился в сторону станции.
– Не знаю, – отмахнулся Виктор, – слышишь? И правда на плач похоже. Будто младенец. Шел бы ты отсюда.
Григорий не замедлил воспользоваться этим предложением. От бега его удержала только мысль о том, что такое поведение старейшины станции испугает тройку сталкеров, стоящих поодаль. Очень уж не хотелось, чтобы они стали задавать вопросы раньше времени, а то еще передумают. Найти их было очень трудно, и вряд ли в ближайшее время снова так повезет и кто-то из бродяг, пусть даже и таких неопытных, имеющих за плечами лишь по паре вылазок, забредет в их глухой уголок. Согласиться пойти в туннель могли только гости издалека – никто из местных, кроме Виктора, давно даже близко к нему не подходит. Туннель, вернее то, что в нем обитает, не просто сводит людей с ума – оно запускает свои щупальца в самую душу, раскусывает тот защитный панцирь, который человек сумел нарастить, и добирается до самого сокровенного, тайного, постыдного.
Григорию вдруг стало ясно, почему Виктор может туда ходить. Как бы сталкер ни кичился тем, что умеет жить с собой в согласии и давно уже вскрыл и разрешил свои внутренние конфликты, это обитатель туннеля держит сталкера при себе. Для того, чтобы возвращать забредшим к нему их мысли, лишенные защитного налета цивилизованности, отвратные и постыдные мысли и слова, а еще напоминания о поступках, которые очень хотелось бы забыть. Без Виктора, без этого проводника обитатель туннеля не обладал бы такой силой. Не было бы Виктора, услышал бы Григорий детский плач? Возможно. Но без вопроса Виктора он точно не вспомнил бы о том, как прошлой ночью ударил жену. Впервые в жизни. И в последний раз. Но ударил. Потому что та никак не могла успокоить дочь, мучающуюся от болей в животе. И уже седьмую ночь подряд мешающую отцу, измотанному службой, выспаться.
* * *Сталкеры проводили старейшину удивленным переглядыванием. После короткой беседы у костра мужчина выглядел изможденным и напуганным, будто бы его несколько ночей кряду лишали сна, при этом заставляя просматривать фильмы ужасов.
Захар, старший из тройки как по возрасту, так и по опыту, вспомнив о фильмах ужасов, одернул себя. Не время мечтать.
