– Люди должны решать сами, – упрямо сказал Пьер. – Иначе чем мы отличаемся от свиней?
– Ну хорошо, расскажешь ты им все. А ты готов взять на себя ответственность за дальнейшее? Филипп власть не отдаст, я его хорошо знаю. Другой бы отпустил народ, но не он. А значит, смерть соберет свою жатву. Ох, чувствую я, немало крови прольется. Но ради чего? Ради мнимой свободы? Да половина из тех, что уйдет, вскоре попросится обратно. Потому что их дом здесь, там они – чужаки и ими останутся. А вторая половина ушедших и вовсе подохнет: голод, драки, болезни, всего там в избытке. И только единицы смогут нормально устроиться и чего-то достичь. И что, вот ради их благополучия ты готов залить кровью платформу родной станции? – В подтверждение своих слов караульщик выключил прожектор и повернул его в сторону Пьера. – Вот ты убрал Филиппа, и что осталось? Сотни маленьких фонарей, дерущихся за право называться самым ярким светом? Тьфу!
– Ты преувеличиваешь, Паскаль. Хочешь, чтобы я проникся нарисованными тобой ужасами? Ведь только с помощью неведения и страха вы и можете управлять людьми. Филипп и такие как ты, как Стефан и кто там еще в курсе всего происходящего. Но зря стараешься, истина все равно дорожку отыщет. И мне хватит сил донести ее людям, которых вы столько времени водили за нос. А сейчас с дороги! – Музыкант решительно поднял автомат. – Если крови и суждено пролиться, то я бы не хотел, чтобы это случилось прямо сейчас.
– Ого! Из маленькой рыбки выросла большая щука, – слушавший Пьера рыжий караульщик рассмеялся, обращаясь к приятелю. – Того и гляди, он нас первыми положит на алтарь революции.
Паскаль шевельнул пальцами, и включившийся прожектор ударил в глаза Пьеру нестерпимым снопом белого света. Парень охнул и выронил оружие. Сквозь боль он почувствовал, как кто-то из караульщиков шумно метнулся к нему. Музыкант наугад попытался закрыться выставленной вслепую ладонью, но сильный удар по затылку потушил сознание.
* * *Когда Пьер пришел в себя, то оказалось, что он сидит на полу, привалившись к стене, а руки связаны сзади.
– Очнулся? – Стефан докурил папиросу и затолкал бычок между мешков с песком.
– И что вы намерены делать дальше? – Музыкант поморщился, каждое сказанное слово отдавалось в голове тупой болью.
Караульщики не знали о штыке, поэтому им было невдомек, что, несмотря на связанные сзади руки, Пьер одними пальцами уже извлек клинок из ножен и пристроил в щель между бетонных блоков. И теперь осторожно, чтобы не выдать своих движений, начал елозить веревкой по лезвию.
– Пока еще не придумали. – Рыжий задумчиво покрутил в руках автомат музыканта и отложил в сторону. – А что, ты куда-то торопишься?
– Стефан, дружок, сходи, вскипяти нам чаю. Хочу побеседовать с нашим артистом с глазу на глаз. – Паскаль недвусмысленно взглянул на напарника, и тот, пожав плечами, ушел.
– Ты ведь изначально решился на все это ради Филипповой дочки, так? – спросил Паскаль у Пьера. – А что, если ты получишь то, о чем мечтал, и станешь зятем начальника станции? Выкинешь из головы все эти глупости? Ну что такого ты, в конце концов, видел? Какого-то болтуна, навешавшего тебе лапши на уши? Так, может, и не было ничего, как думаешь?
Пьер задумался на миг над заманчивыми перспективами, а потом затряс головой, отгоняя наваждение.
– Я бы уже мог стать очередной принесенной туннелю жертвой! Просто уйти с тем парнем в большое метро и никогда не возвращаться! Как сделали те, кто был до меня! Это не туннели Темные, Паскаль. Темные – вы, желающие удержать всех прочих во мраке своего невежества. Возомнив себя богами, в каждом инакомыслящем вы видите Прометея, что хочет осветить для людей Мир. Да вы просто боитесь в этом свете увидеть убогость своих келий, в которые сами же добровольно заточили себя два десятка лет назад. Боитесь ощутить никчемность своего существования. Ты хочешь откупиться, предлагая мне Мари? Да узнай, на какую сделку я с вами пошел, она же первая плюнет мне в лицо! Нет, договориться с вами означало бы предать не только ее, но и себя.
Паскаль подошел к нему, не спеша разматывая невесть откуда взявшийся в руках старый собачий поводок.
– Высечь бы тебя, как нашкодившего мальчишку, да боюсь, из этого возраста ты уже вырос. Более того, ты же теперь герой! Не испугался, сходил туда, куда остальные побоялись, все выяснил. Что же нам с тобой делать?
Пьер упрямо замотал головой, чтобы скрыть движение плеч: руки быстро елозили по клинку. Понемногу веревочные путы стали поддаваться.
– Что бы ни сделали, – все одно: правды вам больше не утаить. Не сегодня-завтра прочие выжившие большого метро сами придут в гости. Хотя бы для того, чтобы решить вопрос с монополией на насосный узел. Не век же им с двери замки срезать? И что вы тогда скажете людям, когда они узрят посланцев умерших станций? Нет, не междоусобной крови ты боишься, Паскаль, а перемен. Что не станет надобности в твоих услугах и что спросят люди, почему ты и Филипп врали им, решая за них собственную судьбу.
– Дурак, – сочувственно сказал Паскаль и, окончательно что-то для себя решив, быстрым движением накинул на шею музыканта удавку.
Тут бы Пьеру и пришел конец. Что бы он сделал, сидя на полу со связанными за спиной руками? Но основательно перепиленная ножом веревка не выдержала и с глухим треском лопнула. Пальцы метнулись к горлу, силясь приподнять душащий узкий ремешок. Если Паскаль и удивился, отчего у жертвы оказались свободны руки, то лишь на секунду. Караульщик сердито засопел и, вдавив свое колено в спину парню, стал оттягивать концы петли назад, но Пьер успел воспользоваться заминкой. Пальцы левой руки втиснулись под затягивающую удавку, а правая судорожно зашарила по полу, нащупывая штык-нож; в глазах потемнело, мир качнулся перед глазами, но в следующий миг оказавшийся в ладони клинок с силой воткнулся в бедро Паскаля. Тот вздрогнул и удивленно охнул. Пьер тотчас же вслепую еще несколько раз махнул штыком, дырявя и кромсая чужую плоть. Давление удавки ослабло, но и музыкант, кашляя и ловя драгоценный кислород, повалился на бок. Паскаль схватился за ногу, из нее сильными толчками хлестала темная, как отработанное машинное масло, кровь.
– Вот же змееныш, – удивленно просипел старый караульщик. И вдруг, быстро приволакивая ногу, метнулся
