И если он так ждет возвращения малознакомого, в общем-то, человека, что же сейчас чувствует его мама? Натворил он дел со своим походом в Ганзу! Но рано или поздно это должно было произойти, успокаивал свою совесть Ершик, дети же не сидят рядом с родителями всю жизнь. А мама, наверное, считает, что для этого еще рано. И она, кажется, права… Черная тень за колонной даже отдаленно не напоминала человека.
Тень перемещалась осторожно, тоже с опаской. Мутант напоминал стоящую на задних лапах крысу, но скоро стало ясно, что шкура у него чешуйчатая, а не шерстяная, – спина и длинный хвост поблескивали в слабом свете далеких тусклых лампочек. Тварина больше походила на ящеров, какими их рисовали в книжках. Послышался тихий свист: существо втянуло воздух мокрыми, слизистыми ноздрями, приоткрыв пасть, чтобы лучше чувствовать запах. Зубы у него были острые, но небольшие. Ершик старался вообще не дышать и не моргать, сидел неподвижно с широко открытыми глазами – теперь, увидев врага, он, как ни странно, стал меньше его бояться, ожидание оказалось страшнее. Да и не такой уж он большой, мутант-то, головой потолок не подпирает. Тварь в полтора метра ростом кралась на задних лапах, укрываясь даже от самого слабого источника света, и глаза ее напоминали два черных круга, нарисованных по бокам головы. А лапы, похожие на тоненькие и слабые человеческие руки, то вытягивала вперед, будто двигалась вслепую на ощупь, то прижимала к телу, чтобы через секунду снова угрожающе пошевелить когтями. И каждый из них как лезвие, очень острое… Существо неожиданно оглянулось, щелкнуло челюстями над плечом: там виднелось что-то непонятное, но Ершик вспомнил знакомый предмет: такие же отполированные рукоятки прятались под курткой Старого, его ножи. Если ее можно ранить, то и убить можно? И он больше не мог не дышать – вдох вышел слишком громким, круглые черные глаза остановились на нем. Из туннеля показалась вторая тень, и Ершик отчего-то спокойно подумал: сейчас сожрут, но приготовился выскочить у них из-под носа, пусть только побегут! Но вместо этого он услышал хруст, и тварь ткнулась склизким носом в мраморный пол. Второй нож вошел точно между выпуклым черепом и костлявым хребтом.
– Девятый, сука… – Старый извлек оба лезвия, срезал одним движением тонкий морщинистый хвост и повесил его на пояс. Ершик посмотрел на залитые кровью штаны и ботинки, забрызганное темными каплями лицо, на котором выделялись белые круги вокруг глаз, защищенных ранее загадочным прибором. В животе вдруг образовался какой-то шевелящийся узел, и он еле успел добежать до края платформы и свеситься лицом вниз.
– Так… Ты почему не в укрытии?! – громкий голос Старого в полной тишине оглушил и окончательно пригвоздил к полу. – Я тебе что сказал? Сидит тут, как бомжонок. Экстремал хренов на мою голову!
– Можно чуть потише? – Ершик чувствовал себя неважно, громкий звук вызывал еще и головную боль.
– А ты думаешь, тут кто-нибудь спит?! – Старый рявкнул еще громче. – Затихарились по своим норам, а мальчишка один на платформе ночует! А еще коммунисты, мать их…
Ну и развоевался гражданин Самарин! Полог одной из палаток приоткрылся, слабый луч фонарика осветил кусочек платформы, потом пополз к ним.
– Зачем же вы так? Здесь дети. – Силуэт в «дверном» проеме опасливо вытягивал шею, чтобы рассмотреть хоть что-нибудь в темноте. Стариковский голос слегка дрожал, но уже обретал уверенность.
– Вот именно что дети… – Старый хотел еще что-то добавить, но заметил за спиной мужчины маленькую фигурку. Дети уже присутствовали во множественном числе, это удержало его от дальнейших комментариев о политическом строе вообще и порядках на станции в частности – он быстро поднял Ершика с пола за шиворот и вытер его лицо какой-то тряпкой. Тот успел подумать, что Старый, похоже, обращается с ним в точности как со своим маленьким сыном, когда он измажется чем-нибудь, и нет для него сейчас никакой разницы, свой ребенок или чужой, пятнадцать ему или пять лет… – Ну, если вылез, смелый такой, пусти к себе пацана до утра. И фонарь убери!
До того, как погас свет, Ершик увидел: Старый надвинул на глаза свои очки с батарейками и быстрым шагом направился обратно к краю платформы. Фонарик был уже выключен, он хотел крикнуть вслед: осторожнее, там уже рельсы, но услышал не ожидаемый звук падения, а тихий стук резиновых подошв. Старый даже в темноте передвигался бегом, и скоро ничего уже не стало слышно.
– Ну надо же, прибор ночного видения у наемника. Сколько же ему платят за работу? Хоть и нехорошо считать чужие деньги. – Голос и в самом деле принадлежал немолодому мужчине, тот слегка подтолкнул Ершика ко входу в палатку. – Заходи побыстрей внутрь, в дом эти твари еще ни разу не заглядывали… – Хозяин положил включенный фонарь на самодельную тумбочку, – И давайте знакомиться, пока батарейки не сели.
– Ерофей. – Ершик протянул руку; после того, как Старый вытирал ему нос, хотелось выглядеть взрослым и солидным человеком. – Ерофей Павленко с Рижской.
– А я Георгий Иванович. Это моя дочь Майя.
Девчонке было лет тринадцать, Ершик обрадовался, что наконец-то и он сможет посмотреть на кого-то сверху вниз. А она намного симпатичнее Ритки. Хотя если вспомнить, что Старый говорил о женщинах, не все в этом сложном вопросе определяется внешностью…
Глава 7
«Нас утро встречает прохладой…»
Хозяин жилья Георгий Иванович был расстроен и сердился на Ершика, рискнувшего зачем-то остаться ночью на платформе. Но ругаться, как наемник, он, конечно же, не стал, только неодобрительно покачал головой. Слышали бы они оба маму и ее выражения! Хотя нет, пожалуй, у Старого голос погромче будет…
– Оставить тебя там одного – это для меня непростительно, все-таки учитель, педагог. Но я же сам видел, как ты заходил к начальнику станции…
– Вот как зашел, так и вышел, – буркнул мальчик, не желая признавать, что не прав.
– Страшно было?
– Еще как… – Притворяться храбрецом уже бесполезно, Майя все равно видела, как он не мог на ноги встать самостоятельно.
– Говорят, что смелый не тот, кто страха не знает, а тот, кто его преодолел, – назидательно и в то же время ободряюще сказал Георгий Иванович.
– Так ведь
