И все-таки две книги он успел продать в переходе, остальные забрал местный оптовик – цена была пониже, чем сам Ершик выручил бы в розницу, но просьба продать больше напоминала приказ: делай, что тебе говорят, а то хуже будет. Спорить с этими барыгами он мог бы разве что выглядывая из-за спины Старого, но двухметрового приятеля теперь рядом не было, а на собственные силы Ершик не рассчитывал. Да и цену предложили неплохую по меркам Проспекта Мира-радиального. И все-таки впечатление от все еще красивой Новослободской осталось нехорошее – кругом одно жулье! На дне сумки оставалась последняя книга: сказки Андерсена… Совершенно непонятно почему.
На пассажирское сиденье Ершик теперь забирался с трудом, вокруг его пояса были обернуты уже три «колбаски» с патронами – укладывая их дома в сумку, даже и подумать не мог, что пригодятся, обычно он заполнял не больше одной и еще немного позвякивало в другой, а тут даже в сумку пришлось отсыпать.
– В банк везешь? – На противоположном сиденье расположился мужчина с небольшой сумкой в руках, а ремешок сумки был крепко намотан на руку. – Здесь везде воров полно, по всему центру. На окраинах никто крошки чужой не возьмет, а здесь… Видно, воруют, когда есть что.
Или есть кому… Далеко не всем придет в голову мысль взять чужое, даже если оно просто валяется на полу, – Георгий Иванович к чужой сумке боялся прикасаться только потому, что она чужая. А уж чтобы открыть да взять что-нибудь! Не в центре дело, в чем-то другом. Хоть мужчина не произвел приятного впечатления, но слово «банк» заинтересовало.
– А зачем в банк?
– Ты ж на Белорусскую собрался?
– Да.
– И не с пустыми руками, как я погляжу. Значит, чтобы вклад сделать.
Шевельнулось в памяти про какие-то проценты и вклады, а еще замысловатое слово «рента»… И рассказ любопытного до чужих денег незнакомца о том, как можно увеличить количество патронов в собственности при том, что физически их количество не прибавляется, про кредит, займы и банковский счет занял все оставшееся время до станции, на подъезде к которой Ершик закрыл нос рукавом: такой мясной ряд видеть еще не приходилось. Но зато здесь цены на шашлык должны быть невысокими. Отделавшись от попутчика, он решил поберечь консервную банку до лучших времен и направился в закусочную, за едой подсчитывая, сколько процентов мог бы получить в год с содержимого кошелька. Да ну их, эти проценты. У них с мамой и одеяла дырявые, и фонарик давно пора купить… Да и большая часть патронов – чужие, сталкерам вернуть должен. Вздохнув еще раз о доме и приканчивая вкусный свежий шашлык, Ершик огляделся. И будто окаменел: прямо напротив него за столиком сидел человек, на руках которого многозначительно синели татуировки: две параллельные зигзагообразные линии и странная трехконечная закорючка. Свастика Четвертого рейха.
Глава 11
Неправильная свастика
То ли дело было в свастике, то ли этот человек держался как-то особенно высокомерно и противно, но его присутствие давило на психику. Офицер Рейха доел шашлык с довольным видом, аккуратно положил вилку на стол и посмотрел на Ершика так, что хотелось броситься бежать в туннель сломя голову и быстрее, чем от твари. Тварь хотя бы видела в нем пищу, а этот смотрел как на вредное насекомое, раздумывая, задавить ногтем или неохота пачкать руки.
– Свинину кушаешь, мальчик? Хорошо…
Ершик едва удержался, чтобы не поморщиться от брезгливости. Хоть и офицер, да не воин, его невозможно представить обороняющим рубежи станции – он не будет искать в темноте и грязи опасных тварей, убивающих людей и не будет выдумывать повод придраться к нарушению закона, чтобы наказать. Это же просто палач, повод ему не нужен. Неужели такими людьми заполнены три станции метрополитена? Но добраться до Пушкинской надо было обязательно, слово дал.
– А отчего ее не есть, если вкусно? Дядя, я вот чего спросить хотел… Как можно попасть к вам в Рейх?
– Добровольцев временно не принимаем, своих девать некуда, – не совсем верно понял его офицер со свастикой. – Да и вид у тебя какой-то не совсем русский.
Что верно, то верно, когда мама украинка, а папа грузин… По бабушкиной линии Ершик считал себя и русским в какой-то степени, от отца он унаследовал только небольшую горбинку на носу. Вряд ли этому человеку интересна вся его родословная, которую он и сам смутно себе представлял. Не дворянин он, чтобы генеалогическое дерево рисовать.
– И все-таки, мне очень нужно на Пушкинскую, какой у вас порядок? Только по пропускам, пошлину надо заплатить или как?
– Порядок у нас один: черным прохода нет.
Офицер поднялся из-за стола и направился к дрезине, нагруженной провиантом для Рейха. А свободное местечко там найдется, решил Ершик, надо только набраться смелости и еще раз обратиться с просьбой. Ему позволили посидеть на уголке, расспросив, чем занимается и зачем направляется на Пушкинскую. Когда услышали о книгах, солдаты попросили почитать вслух что-нибудь, и сказки Андерсена как раз хватило на дорогу. Ершик старался орать погромче, чтобы всем было слышно, а эхо повторяло его голос. Мальчику казалось, что он сейчас выступает, как актер на сцене. Даже стал по-разному читать за принцессу и свинопаса, солдатам нравилось. А Ершик внутренне посмеивался, вживаясь в роль простодушного и совсем не хитрого пацана: играть так играть! И очередной блокпост он встретил уже почти без опаски.
– Имя?
– Ерофей. – Фамилию он решил на всякий случай тут не называть. Хоть украинцы с русскими и братья-славяне, но кто знает, что у этих неофашистов на уме? Старые фашисты-то большой разницы не видели, отправляли в газовую камеру и тех и других. Именной пропуск был надежно спрятан под одеждой, и он надеялся, что до раздевания дело не дойдет, и не только из-за пропуска.
– Цель визита?
– Навестить Павла Самарина. Живет тут на Пушкинской, ему четыре года. Его отец просил книжку ему передать.
– Сумку на стол.
Бутылка с водой, банка консервов и три сухаря из муки неизвестного происхождения бритоголового проверяющего не заинтересовали;
