Увы, одержимый только одной жаждой – немедля покарать нерадивых сотрудников, ректор Гоша безжалостно проигнорировал специалиста по уборке помещений с талантом пропадать, когда он так нужен.
Молодой бретонец, работавший в паре со скучающим за письменным столом каннисом, проводил многоуважаемого господина Белозерского через участок и подвел к общей камере, где кучковалась наша уставшая четверка. Эрг на правах захворавшего лежал на нижних нарах, я суетилась рядом, Григорович залез наверх, а Ронни, чей глаз окончательно заплыл, подпирал стеночку.
– Госпожа Браун, – обрушился на меня ректор, спасибо разделяющей нас решетке, за грудки не схватил, – потрудитесь объяснить…
Я?! А чего опять я?
– …почему сперва ваша группа, отправленная на практикум в океанариум, я подчеркиваю, в ОКЕАНАРИУМ, – он потряс указательным пальцем, усиливая сказанное, – возвращается с криками «Гады-сволочи-убили!» Декан и один из лучших учеников третьего курса попадают в больницу с магическим истощением, а после меня поднимают с кровати новостью, что небезызвестные подрались в больничном крыле и были пойманы ночной стражей правопорядка…
Ректор осекся, подался вперед и присмотрелся.
– Господин Григорович? – ахнул он, признав в безмятежно валяющемся на тюремных нарах главу агентства безопасности. – Вас-то за что?
– За то же самое, – грустно улыбнулся безопасник, как и все, полностью уязвимый перед суровой буквой закона. – Бродяжничество, посягательство на покой граждан, отсутствие документов.
Последнее огорчало Григоровича сильнее всего. Он, видите ли, попытался козырнуть своим званием и «решить вопрос миром», но не смог доказать высокое положение документально. Также выяснилось, что в камере безопасник оказался впервые, а вот драконище уже успел посидеть в «темнице сырой». Нет, он ни в чем не признался, это ж Кьяри, но я-то не слепая. Не заметить нацарапанную на стене когтем фразу «Здесь был Эрг» мог бы только безнадежно близорукий.
А ректор все не унимался.
– Ладно эти, – Галактион покосился в сторону побитой семейки Кьяри, – но вы! Вы-то… Марсия, вы!
На этом красноречие ректора Академии Светлых и Темных искусств оставило. Начальник сгорбился, плотнее запахнул пальто, пряча верх от пижамы, и прибег к методу красноречивой тишины. Метод заключался в том, чтобы смотреть на провинившегося с видом всезнающего божества и молча взывать к совести негодника. На студентах это работало безотказно, на преподавателях – через раз, главы агентств безопасности оказались нечувствительны к воспитательным уловкам.
– П-п-простите, – взмолился Ронни. – Ректор, пожалуйста, простите.
Белозерский стрельнул глазами по оставшимся нарушителям спокойствия, но наша тройка лишь невинно улыбалась и хлопала глазками.
Меня откровенно потряс размер штрафа за нарушение тишины в ночное время. При наличии таких поборов город уже давно должен получить звание самого тихого, а казна – трещать по швам от распираемых выплат.
– Сколько-сколько?! – выпалила я, и молодой бретонец охотно повторил. В третий, а потом и в четвертый раз.
Увы, сумма не менялась.
Денег, естественно, ни у кого не оказалось – у нас изъяли все содержимое карманов, включая бумажники и мои отмычки, спрятанные между маховыми перьями крыльев, а разбуженный среди ночи ректор так спешил, так спешил…
– Вычту из зарплаты! – пригрозил ректор, отправляясь за ссудой в ближайший банк.
Я пожала плечами – мне зарплату Академия не платила, Григорович просиял – его денежки через министерство магического образования не проходили, одноглазый Ронни виновато покосился на дядю, страдавшего за всех. Эрг сунул руки в задние карманы – на минуточку, моих штанов – помял содержимое штанов и остался крайне доволен.
Возмущенная столь демонстративными посягательствами на свою пятую точку, я пискнула и отшатнулась. Ветерок, возмущенный не меньше моего, загудел и бросился на обидчика. Но стоило союзнику пролететь между металлических прутьев, как те издали громкий, быстрый щелчок, и раздался испуганный вой.
– Сержант Гри! – подскочил бретонец к своему напарнику.
Трансформировавшийся каннис тряс мордой и испуганно косил по сторонам – серый хвост поджат, уши двигаются, пытаясь уловить неприятеля. Стоило бретонцу приблизиться, как оборотень шарахнулся в сторону, сбив один из столов и опрокинув вторую по счету корзину для бумаг.
Уборщик скрипнул зубами. Пальцы стража порядка сами собой потянулись к электрошокеру.
– Что с вами?
– Кофе. Слишком много кофе, – попытался вернуть себе самообладание оборотень, переступил лапами через куски формы и поспешил ретироваться.
А вот это интересно.
Все то время, пока вернувшийся с нужной для уплаты штрафа суммой ректор заполнял нужные бумаги, я старательно делала вид, что щупаю стальные прутья камеры исключительно из тактильного интереса. Кружащий рядом ветерок делал вид, что он просто сквозняк. Эрг Гай Кьяри делал вид, что не понимает, с чего вдруг на моих губах появилась предвкушающая скорое возмездие ухмылочка.
Ну держись, Эмиль Фаркас, шкура цвета бирюзы.
Уже в Академии, когда мы разбрелись по комнатам и легли, чтобы доспать оставшиеся от ночи три-четыре часа, я притянула к себе хмурого Эрга и потерлась носом о его подбородок.
– Все в порядке?
– Угу.
– Поговорить хочешь?
Эрг издал звук, более приличествующий несмазанной и основательно просевшей от невзгод двери, чем большому, сильному и внушительному дракону.
Я потянулась, прикусила зубами его нижнюю губу, мягко потянула и, прежде чем драконище несносный успел перевести все в область плотских утех, отстранилась и тихо шепнула:
– Я беспокоюсь. И мне важно знать, что с тобой происходит.
В ту же секунду сильные руки стиснули в объятьях – бедные-бедные мои ребра – и резко отпустили.
– Слова Ронни кое о чем напомнили… – Он вздохнул и уставился в потолок. – Управляющий нашим домом рассказывал, что отец с матерью очень любили друг друга. Отец считался сильнейшим из драконов смерти и мог спокойно контролировать нас с братом в утробе матери. Никто не сомневался в удачном исходе родов. Повитуха говорила, что Дуглас выскочил, как пробка из шампанского, а я… Я никогда не отличался сдержанностью. Оставшись в одиночестве, я запаниковал и вырвал свободу с помощью зубов, когтей и пламени.
– Ты был младенцем.
– Я был маленьким злобным куском мяса, разорвавшим свою мать.
Осторожно погладила его по щеке – бедный-бедный мой дракон, – но Эрг перехватил мою руку, словно верил, что не нуждается, а может, недостоин поддержки.
– За все эти годы отец не перемолвился со мной и тысячью слов. – От спокойствия и безразличия в его голосе по спине пошли мурашки. – Я знаю, каково Ронни. Знаю, что такое отчуждение семьи. Знаю, что такое смотреть в зеркало и ненавидеть себя. Знаю, каково быть одному.
Я быстрее молнии вскарабкалась на грудь Эрга, поймала взгляд и начала целовать. Без разбору: колючие от пробивающейся щетины щеки, упрямо сжатые губы, подбородок, нахмуренную переносицу…
– Теперь ты не одинок.
