Будущие жертвы русалки – самые дорогие мне люди.
Один из моих любимых уже пострадал по моей вине. Сегодня я пообещала ему: больше такого не повторится. Сбежать, спасти себя и поставить под угрозу моих смертных друзей? Ну уж нет.
Голос русалки был сладок, как песня:
– Что скажешь? Согласна?
– Согласна, – ответила я. Мой голос уже звучал почти как у нее. В нем звенели серебряные колокольчики – пока еще тихо, но уже все ближе. – При одном условии. Сначала я хочу сходить домой. Постоять возле родного дома и попрощаться с детством.
Казалось, эта просьба ее позабавила.
– Так уж и быть. А теперь спускайся со мной под воду, вдохни меня. Для возрождения нужна вода, нужна смерть.
Она без единого всплеска соскользнула в воду.
Водоросли, опутавшие мне ноги, сильней потянули вниз. Земля подо мной превратилась в глину, и я кубарем покатилась в воду. Остался последний миг.
Не сожжет меня огонь, солнце и луна.Не утопит озеро, море и вода.Пальцы нарисовали в воздухе магическую фигуру, и я погрузилась в воду. От ледяного холода чуть не остановилось сердце.
Когда ноги коснулись речного дна, под ботинками захрустели кости. Я открыла глаза и увидела, какие тайны скрывает река в мрачных глубинах под сверкающей гладью.
Дно было буквально усеяно толстым слоем выбеленных костей. Они скрывали под собой даже крупные валуны. Тот тут, то там среди оскаленных черепов и обломков берцовых костей виднелись другие человеческие останки: вздутый пузырем обрывок зеленого пальто, грустный блеск колечка с крошечным бриллиантиком, ботинок с развязанными шнурками, которые тоскливо колебались в темном течении.
Меня захлестнул ужас. Вдруг передо мной возникло лицо, прозрачное, как морская пена, раззявленное в ухмылке, с кривыми зубами в оскаленной пасти. У меня вырвался отчаянный вопль – безмолвным серебристым пузырем медленно всплыл на поверхность и развеялся, так и не достигнув ничьих ушей.
Мое тело внезапно само собой ринулось вверх сквозь толщу воды. Я стала гладкой и гибкой, как морской котик. Не успев принять никакого решения, я уже выкарабкивалась из воды и через минуту очутилась на сухом берегу, но выбралась туда словно под воздействием чьей-то чужой воли.
«Я не забыла о нашем договоре, – отозвался эхом где-то в глубинах разума голос русалки. – Иди попрощайся с родным домом. А потом я полностью овладею тобой, и мы уйдем».
«Не утопит озеро, море и вода». Я произнесла эти слова, а значит, надо довериться своему заклинанию. Но это было нелегко – ледяной кулак стискивал мне сердце, холод забрался в кости, по венам струилась река. Красное платье, промокшее от речной воды, прилипло к телу, словно меня окунули в кровь.
– Ты меня честно предупреждала. Ты их всех утопила, – сказала я. – Утопишь и меня в морских глубинах моего сердца, под шум ветра и волн. И я иссякну.
От ее смеха у меня стыла кровь.
«Возможно, ко мне на глубину иногда будут долетать твои крики».
Мои новые длинные ноги быстро шагали по лесной подстилке, с каждой секундой приближая меня к повороту, откуда открывался вид сквозь деревья.
За ажурным забором раскинулось кладбище, стоял высокий дом с кирпичными трубами на остроконечной крыше, и жили в нем ведьмы. Я ухватилась за ветку, вгляделась, прищуриваясь. Дом. О, как мне хотелось оказаться там, под надежной защитой!
«Пора идти», – шепнула в голове русалка.
– Да, – шепотом ответила я. – Пора идти.
Глаза защипало. Покатились слезы – на удивление холодные, хотя раньше всегда были теплыми. Я выпустила ветку и бросилась бежать – не к лесу, а от него.
Я что было сил мчалась по тропинке к дому. Может, это и безнадежно. С какой стати они впустят к себе незнакомку?
Что случается во тьме
Эмброуз частенько сидел на крыше и кормил птиц. Верхушки деревьев нашептывали облакам и стаям перелетных птиц: заточенный чародей хочет быть с теми, кто умеет летать. Ведьмы и колдуны редко призывают к себе голубей и скворцов. Вместо них обычно слетались ястребы, а иногда даже появлялся гриф. Он кружил над Эмброузом, когда тот бродил по покатой крыше, парил над головой, когда тот стоял на краю.
Это, конечно, нельзя было сравнить с возвращением свободы или фамильяра, но на большее рассчитывать не приходилось.
– Прогони этого грифа, – велела тетя Зи, когда появилась Сабрина. – Подумай о малышке.
– Помирись с Сабриной, – велела тетя Зи нынче утром, когда он не спустился к завтраку. – Ты старше и должен лучше понимать что к чему.
– И все-таки, – ответил Эмброуз, – не понимаю. Может, пусть лучше Сабрина перестанет молоть чепуху?
Он остался у себя, развалился на кровати, под пышными шторами и черно-белыми рисунками, и погрузился в обиду.
Сабрина совершенно не учитывает, что они для Эмброуза – далеко не первая семья. И даже не вторая. Первой была семья, в которой он родился. Отец умер столь рано, что Эмброуз так и не отвык по-детски капризничать, ловить одобрительные взгляды отца или бояться его недовольства. С тех пор отцовское разочарование было навечно выгравировано в камне, словно приговор, который нельзя отменить, и Эмброузу оставалось только одно: смириться и жить дальше.
Когда отца не стало, заботу о мальчике взяла на себя Хильда. А с доброй Хильдой появилась и суровая Зельда. Две тетушки были такими разными, но при этом так хитроумно переплетены между собой, что, кажется, никогда не расставались, даже если их разделял океан. Тетя Хильда окружила Эмброуза любовью, избаловала, ни в чем не отказывала.
Но Эмброузу всегда хотелось больше и больше. И в итоге он получил меньше всех.
Вот так у него появилась и вторая семья. Он пошел искать того, кто заменил бы ему отца, и нашел вождя, нашел братьев по оружию и ничуть не удивился, когда друзья-заговорщики вовлекли его в настоящее преступление. Он не ставил под вопрос ни их идеалы, ни пламенную цель. А когда все пошло прахом, он мечтал сопротивляться до конца и погибнуть смертью мученика.
Характер у него всегда был взрывной.
Ему и в голову не приходило, что домашний арест будет длиться так долго. Будь он смертным, давно отдал бы концы в этом доме. Иногда ему думалось, что такой приговор гениален: всем известно, что единственное наказание, которого Эмброуз не сможет вынести, это скука. Дни один за другим проползали унылой чередой, а он сидел в четырех стенах, не мог покинуть границ этого двора. Он будет сидеть взаперти в своей клетке, пока душа совсем не усохнет и не погаснет весь скрытый внутри огонь.
Эдвард Спеллман разъезжал по всему миру, а Эмброуз всегда оставался на месте. Отец Сабрины почти не обращал на него внимания, иначе попытался бы помочь. Поэтому Эмброуз почти не
