— Что молчишь? — спросил Круна. — Опух, как и твой ссыкливый дружок? Ищи аптечку! Делай, что я сказал!
Он пошел к Хинте. Хинта сидел, не шевелясь, каждая его мышца вдруг напряглась, исполнилась новой тайной силы. Но Круну внезапно остановили: вернулись Гиди и Хорда.
— Мы нашли, — подбегая, напомнил Хорда.
— Может, не нужно так повышать голос по громкой связи? — спросил Гиди. — А то омара какого-нибудь с улицы привлечешь.
— Я… — яростно начал Круна, — а, не важно. Займемся делом.
Он вырвал аптечку из рук у Хорды, и они сгрудились вокруг недвижного тела Дваны. Хинта в злом оцепенении смотрел на их спины. Он начал бороться с собой. Он попытался сказать себе, что Круна не виноват. Круна лишь повторял слова других. Он сам был жертвой — этот поселок был для него домом и тюрьмой. Ничего другого Круна не знал. Он никогда не встречался с умными людьми, никогда не ощущал свободного полета мысли. И все же Хинта очень сильно его ненавидел — именно его.
— А если он все-таки мертв? — вдруг спросил Гиди.
— Ты спятил? Это они тебя запутали.
Тави медленно поднялся с пола и подошел к Хинте.
— Мы не там, где нам нужно быть, — тихо сказал он. — Давай уйдем. Давай вернемся и найдем Ивару — живого или мертвого.
Хинта ответил не сразу. Чтобы заговорить с Тави, ему пришлось возвращаться назад — из того темного океана, по которому он плыл, из мыслей о крови и слезах.
— Но как? Пока мы бежали, за нашей спиной все время убивали других. Мы спаслись только потому, что нас было много и бежали мы врассыпную. Втроем мы точно умрем. И я не могу, не могу больше нести брата. А в административном центре хозяйничают омары.
— Возможно, их оттуда уже выбили.
— А если нет?
— Ладно, — кивнул Тави. Они замолчали. Между тем Круна уже успел стянуть с Дваны шлем. Наступила пауза, потом раздался плаксивый голос Хорды:
— Он мертв. У него не бьется сердце. Совсем.
— Дай, я попробую, — попросил Гиди. Прошла еще минута. От нового близкого взрыва с потолка ангара посыпалась ржавчина.
— Ну? — спросил Круна.
— Двана умер, — сказал Гиди. — Они были правы. Он умер еще там, на улице, между машин. Я не знаю, почему. Но люди же умирают от горя, или от страха. У него тетю убили. Она его последняя родня была. А на улице был ад. И бежали мы долго.
Круна молчал. Он стоял в пол-оборота, так что одна сторона его лица сейчас была обращена к друзьям и к мертвому Дване, а другая — к Хинте и Тави.
— То есть, — сказал он, — они, вот они — выжили, а Двана, сын героев и действительно отличный парень, умер от страха?
Гиди и Хорда молчали.
— Я задал вопрос, — процедил Круна.
Хинта медленно перевел взгляд на двух грузовых осликов. Они находились как раз между ним и Круной. Один из осликов во время взрыва опрокинулся, но другой устоял, и оба были подключены — вниз от их стальных подбрюший спускались кабеля зарядных устройств. Хинта предположил, что ослики стоят здесь на приколе с тех самых дней, когда погибли родители Дваны. Обе машины могли быть на ходу, но из-за долгого ожидания впали в режим глубокого сна.
— Ну нет, — наконец, решился Гиди, — не надо так.
— Почему? Оглянись вокруг. Наши дома в огне. Наши отцы умирают. Теперь надо так. Теперь как раз так и надо. Теперь должно стать понятно, кто наследует эту землю. И я не буду терпеть рядом с собой тех, кто этого не достоин.
— Вот почему я хотел уйти, — чуть слышно произнес Тави. — Хинта, Хинта, ты вообще в порядке?
— Нет, — ответил Хинта. — Мы не уйдем.
— Они дети, — сказал Гиди. — Да, они хуже нас. Мы никогда не были такими слабаками. Но что толку на них кричать? Кто-нибудь с улицы услышит и вломится сюда. Тварь, или робот, или…
Круна повернулся и схватил своего сверстника за грудки.
— Ты кого защищаешь? Ссыкливого недоделка из-за стены? Он не один из нас. Он один из них, из тех, которые стали прыгать с неба. Мне отец говорил, что они придут. И вот. Или, может, тебе милы маленькие омарчики? Такие, с полвершка, но уже достаточно уродливые, чтобы им впору было заглушку на морду ставить? А, Гиди? Ну давай, ударь меня, если хочешь. Давай, а то я подумаю, что ты сам испугался.
Гиди ударил его — шлемом в шлем, а потом просунул свои руки между руками Круны и рывком освободился от захвата.
— Че ты на меня лезешь? Если найдем стволы… Да я один против омаров выйду! Мне не страшно. Просто сейчас мы уязвимы. А ты нас подставляешь. Границу между храбростью и глупостью ты потерял.
Рядом ухнул очередной близкий взрыв. Потолочные балки застонали, зазвенели цепи, висящие вдоль стен. Хинта сквозь оседающую пыль смотрел на силуэты этих разъяренных болванов, и мысль о мести росла в нем, превращалась в лавину, в цунами, в метеоритный поток, в стихию, сметающую все на своем пути. Его темное море обид и боли вышло из берегов.
— Хватит! — закричал он. — Ты не будешь больше называть его омаром! Не будешь называть улипой! И меня ты так называть не будешь! И моего друга ты унижать не будешь! Ты тупой скот! На таких, как ты, Джифой возделывает свои поля! Ты дерьмо! Ты ничто! И друзья твои! И Двана твой, дохлый, не был сыном героев! Они просто умерли! Они не сражались! Они убегали! Омары пришили их, как и его тетю! И тебя пришьют, с пушкой ты будешь или нет!
Хинта спустил Ашайту на пол и сразу ощутил свободу и легкость, словно брат и был его усталостью. Злоба сплошной пеленой застила разум. Он забыл обо всем — об Иваре, об Аджелика Рахна, о Тави, о мыслях и событиях последних месяцев, о ламах, о смехе, о светлых днях. Но он помнил, с каким упоением разбил Круне лицо. Он тогда смог, сможет и теперь. И теперь вокруг его врага не стоят стеной старшеклассники. Здесь только Гиди и Хорда. Он уложит их всех. Он заберет их в свою тьму, они в крови отпразднуют эту ночь
