Кажется, еще никогда Хинта не слышал, чтобы старик говорил так долго и пламенно.
— Да, я знаю, — просто сказал Ивара. Его слова не звучали пустой отговоркой. Мужчины встретились глазами, и Фирхайф медленно кивнул.
— Хорошо. Надеюсь, что так. Просто до вас троих я переговорил со многими другими. И вся эта лишняя гордость в людях, которая выросла после землетрясения — точь-в-точь как после нападения омаров — меня пугает. Тогда это шло издалека, и люди больше боялись, больше скорбели о мертвых. А теперь чуть ли не каждый рассказывает, как его дом перевернулся вместе с ним, и как он ловко спас себя и остальных.
— А где Вы сами были во время толчков? — спросил Тави.
— В пути, где ж еще. Вел тихоходный над полями, в сторону Шарту. Вагоны были тяжелые: много металлических деталей, баки с жидкостью. С жидким грузом ведь сложней всего, он подхватывает и усиливает инерцию движения; состав качнуло — жидкость в баках тоже. Так что я ехал очень медленно, боялся, что платформы в хвосте раскачает, и они начнут царапать рельс… А потом начало трясти. В самое первое мгновение я подумал, что это из-за меня — что я где-то напортачил, и серьезно. Но потом то, что я чувствовал и видел, стало таким страшным, что до меня дошло — это никак не может быть из-за меня. Весь монорельс, от Экватора до Шарту, шел волной. Будто длинный трос, который трясут за концы.
Ивара с интересом подался вперед.
— Я уже бывал на пути во время землетрясений, но такого, скажу вам, не видел никогда. Я пытался плавно затормозить, чтобы бочки не растрясло, но куда там — меня вместе с поездом подняло вверх. Все дыбилось и опадало, будто земля ожила. Меня не швыряло об стены, как тех, кто был у себя дома, но мотало так, что в глазах потемнело. Я понял, еще чуть-чуть, и перегрузки меня убьют, поэтому поступил против правил — отстегнулся и позволил себе упасть.
— И что? — испуганно спросил Хинта.
— Сбил шляпки с пары треупсов. А потом до конца землетрясения прыгал, лежа на фратовой подушке — она же как резина.
Мальчики невольно заулыбались.
— Монорельс порвало на моих глазах. Вообще он очень эластичный и рассчитан на растяжение во время сильнейших землетрясений. Но этого приключения он не вынес. Ближайший ко мне разрыв был прямо перед носом поезда — дуга упала метрах в десяти от меня.
Улыбки погасли.
— Страшно, — сказал Тави.
— Да, так и было. Ремни креплений порвало, почти весь груз слетел с платформ. Какие-то железки просто воткнулись в подушку фрата, а гладкие бочки падали и прыгали по полю во все стороны. Каждый бак массой в сто старых килограмм. Как будто великаны играли в футбэг. Я пытался от них уворачиваться. По правде, мне просто везло. Профскафандр здорово защищает, но когда надо быстро двигаться, уворачиваться, убегать — совершенно не годится. Полети в меня хоть один тяжелый груз, мне бы только и осталось, что умереть. Самые прыгучие бочки ускакали за сотню метров. Кеги с куваком и газовые баллоны раскатились по трассе для фратоуборочных комбайнов, а она там довольно далеко от монорельса. — Фирхайф вздохнул. — Еще я боялся, что все это вспыхнет. Но чудом, чудом там не лопнул ни один бак, жидкость из которого могла бы заставить фрат окисляться, тлеть и гореть. А у меня в составе ехали и перекись, и кислоты, и кислородные смеси. Все это при определенных условиях становится бомбой.
— Фирхайф, — сказал Ивара, — я Вам очень сочувствую и рад, что Вы уцелели. Но простите, у меня есть профессиональный вопрос: Вы случайно не заметили направление распространявшейся по монорельсу волны? Она шла от Шарту к Экватору, или наоборот? А, может, Вы, к примеру, были в самом центре, и волна шла от вас в стороны?
— Ну, не знаю. Как по моим ощущениям, так она со всех сторон шла ко мне. То есть, сначала все задрожало, а потом я увидел, как монорельс ближе к Шарту начинает извиваться. И то же самое я увидел в обзорных зеркалах у себя за спиной. И только потом повело и швырнуло тот участок, по которому я ехал. После этого я уже ничего не видел — боролся за жизнь. А у Вас какой-то особый интерес?
— Да. Я ученый, и цель моего визита сюда — исследовать южную сторону Экватора и все, что может иметь отношение к ее состоянию — в том числе и сейсмическую активность этого района.
— Наконец-то кого-то послали этим заниматься! — обрадовался Фирхайф. — Ведь сердце кровью обливается, когда видишь трещины в Великой Стене! А я-то гадал, зачем Вы сюда.
— Нет, — покачал головой Ивара. — Меня никто не посылал. К сожалению, все административные инстанции литской ойкумены по-прежнему нарочито равнодушны к состоянию Экватора.
— Так это личное предприятие?
— Да. Поэтому я и начал преподавать в школе. Никто не поддерживает, не санкционирует и не спонсирует мою деятельность здесь. Я совершенно один. Надеюсь, со временем я стану полноценным гражданином Шарту. Потому что мое дело может занять десятилетия.
Теперь, Хинта видел, Ивара зацепил Фирхайфа — этой спокойной самоотверженностью, с которой пришел издалека в их маленький поселок. Он переглянулся с Тави — оба понимали, что сейчас происходит, что у учителя получается: тот как-то незаметно исправлял то, что натворил Хинта.
— А Вы решительный человек. Мало кто смог бы пойти на такое.
— У меня был особый мотив. Если бы не он, я бы, наверное, сюда не приехал.
Фирхайф слегка склонил голову, как если бы не был уверен, можно ли расспрашивать нового знакомого о природе этого мотива. Но тот, развеивая
