— А почему они через двадцать лет вдруг снова начали общаться? — медленно спросила я, чувствуя, что мысль уплывает все дальше и дальше, и догнать ее мне уже не под силу.
— Кто тебе сказал? — удивился Степа, и рыжеватые брови его поползли вверх.
— Как — кто? — удивилась я в свою очередь. — Ты! Ты же сказал, что дядя пригласил тебя в гости!
— Ну так то — меня! Мама тут ни при чем. Просто пришло письмо с приглашением. Я и поехал. — Степа вновь пожал плечами.
— А до этого вы не общались с дядей?
— Никогда.
— А где письмо?.. — я почувствовала, как дрожит голос. — Оно здесь?
— В чемодане, кажется. Я его сохранил из-за адреса. По правде говоря, оно какое-то странное.
Странное?..
— Покажи!
Степа ушел в комнату и через несколько минут вернулся, держа в руках темно-серый конверт.
Я вытащила из него небольшой лист в мелкую клетку.
И сразу узнала замысловатый почерк Бориса Тимофеевича.
Строчки от волнения плясали перед глазами, но я справилась с этим и вскоре разобрала текст короткого письма.
«Здравствуй, мой юный племянник!
Я никогда не видел тебя. Но это не значит, что я тебя не любил. Это лишь следствие обстоятельств, о которых я невероятно сожалею. Но теперь, кажется, пришла пора нам встретиться. Если приедешь 1 июня и пробудешь у меня дней сорок, для меня это будет великим благом.
Б.Т. Залевский»
Внизу стоял адрес.
Но не дядин, а мой!
Вместо квартиры 96 каллиграфическим почерком был указан номер 92.
Я подняла на Степу озадаченный взгляд.
…Значит, и то, что Степа попал ко мне в квартиру — не случайно.
Он не ошибся этажом.
Он пришел туда, куда его направил Борис Тимофеевич Залевский.
ГЛАВА 14
Заботливый юнец расстелил мне постель и укрыл одеялом.
Но, как и в первую ночь, сон лишь приблизился к изголовью, однако окончательно вплыть в его тихую гавань мне никак не удавалось. Обрывки ушедшего дня картинками носились в голове, и стоило мне вроде бы отмахнуться от них, как они тотчас же наплывали вновь, не давая ни сна, ни покоя.
Лишь под утро я, наконец, почувствовала, что усталость берет свое, и сон утягивает меня в царство Морфея
Перед тем, как врата царства, впустив меня, бесшумно закрылись, я успела поймать ускользающую мысль: может быть, сегодня опять прилетит бабочка?..
И мне показалось, что я слышу ее тихий, летящий шепот, будто сотканный из шелка:
— Даша, Даша…
Я потянулась было за ее мелькнувшим в окне крылом, как вдруг бабочка рявкнула Степиным голосом:
— Даша, Даша!
Я распахнула глаза и увидела перед лицом сеть веснушек и удивленные глаза подростка.
— Это ты ночью на гитаре играла?!
Вопрос заставил меня недоуменно приподняться в постели, и я увидела, что за окном разгорается яркий солнечный день.
— Что?..
— Я сквозь сон слышал звуки гитары. Ты что, не наигралась еще своих прелюдий?
— Каких прелюдий? Ты что, с потолка упал?
И мы оба, не сговариваясь, посмотрели на гитарный футляр, стоящий у подножия кровати.
И у меня екнуло сердце.
Потому что он стоял как-то не так, как я обычно его ставлю.
— Я его не трогала… — шепнула я.
— Но я же слышал… — произнес Степа, почему-то тоже шепотом.
Я вытащила из-под рубахи ноги и спустила их на пол, косясь на потертый от таскания по корпусам училища футляр.
Один замок его был раскрыт и смотрел на меня своим разинутым ртом.
— Ты передвигал его? — медленно спросила я у Степы.
— Не-ет… Я вообще к нему не прикасался. Я думал, ты ночью играла. Между прочим, весьма романтично… Тихая ночь, луна и звуки гитары — такие тоскливые, что аж душу свело… Только спать очень мешали.
Я внимательно посмотрела на парня. Потом на приоткрытый футляр.
И вчерашняя щемящая тоска вновь пролилась в душу, разрывая радостное летнее утро.
…И звуки тоскливые-тоскливые…
— А где ноты? — вдруг спросила я.
— Какие ноты?..
Вот остолоп!
— Ну те, что дядя написал!
— Ноты?.. Так я их выбросил!
— Как выбросил?! — и я вдруг почувствовала, что потеряна очень важная нить к разгадке того, что мне следует исполнить.
— Ну как-как! — внезапно рассердился Степа. — Ты же сказала, что не будешь их играть! А мне-то они зачем?.. Наоборот, после этого некоторое время было спокойно…
— Когда выбросил? — уныло спросила я.
— Вчера еще к бачку отнес. После вашего свадебного шествия, — последние слова Степа произнес довольно едко.
Неожиданно я разозлилась.
— Дурак!
— Сама дура! — не остался в долгу Степа.
Не сказав больше ни слова, я схватила с кровати одеяло и накинула его Степе на голову, а сама стала быстро натягивать джинсы и майку.
Когда Степа стащил с головы одеяло, я уже бежала по лестнице вниз. «Больше никаких ночлегов вне собственной спальни», — поклялась я, с глухим стуком ставя футляр в прихожей своего покинутого жилища, и почувствовала некоторое успокоение.
С легкой ностальгией, будто не была дома очень давно, я вдохнула его родной запах. Как же здесь уютно!
Взгляд упал на тумбочку, и перед глазами возник клочок сероватой бумаги. Я вздрогнула.
Это было извещение на посылку.
От него почему-то повеяло холодом.
Может, не получать ее?..
Сделать вид, что не было никакого извещения…
Но извещение приковало к себе взгляд, словно умоляя получить то, что прислано неизвестным.
И снова тяжесть объяла мое сердце.
Вздохнув, я сунула клочок в карман и отправилась на почту.
Отстояв огромную очередь из получающих пенсию и оплачивающих коммунальные услуги, я оказалась, наконец, перед узколицей дамой в позолоченных очках.
— Следующий! — каркнула она и, уткнувшись в компьютер, вытянула вперед руку и нетерпеливо повертела пальцами. Проявив небольшую смекалку, я всунула извещение в вертящиеся в окошке пальцы. Некоторое время работница почты, нахмурившись, не отрывала взгляда от монитора, изучая какие-то таблицы.
— Нельзя ли побыстрее?.. — вежливо спросил кто-то из очереди.
— Кому некогда, идите в банк, с процентами платите! — тут же рявкнула дама, не прекращая блуждания мышкой по коврику. Потом повернула голову и, противно смеясь, крикнула сидящей в другом углу сотруднице:
— Лен, ну ты представляешь? На Главпочтамте совсем обалдели! Хотят, чтобы мы эти талоны…
Краем глаза она высокомерно покосилась на меня, потом на бумажку, зажатую в пальцах.
И вдруг лицо ее преобразилось на глазах.
Пальцы вжались в извещение, и она, повернувшись и вытянувшись на стуле в струну, обратила на меня раболепный взор, словно я была министром почтовой связи.
— А с этим вам не сюда. — Я не узнала ее голоса. Из вульгарного он превратился вдруг в чрезвычайно вежливый и уважительный. — Вам нужно на Ягодную. Почтовое отделение номер двадцать.
Услышав слова «отделение номер двадцать», напарница из угла резко перестала пересчитывать корешки квитанций и окинула очень странным взглядом мою небрежно повязанную на голову бандану, майку и штаны. Под их пристальными взглядами я почувствовала себя
