И так же мягко приземлилась в уже знакомый теплый ворох.
Приподняв с пола невесомое тело, осторожно огляделась и поняла — я в той же самой комнате. Дверца в стене снова чуть приоткрыта, из нее льется струйка света и, перебивая друг друга, раздаются грубые голоса.
Двигаясь на цыпочках, я прильнула глазом к узкой щели.
Видимо, я прибежала слишком поздно, и игра уже подошла к концу.
— В последний раз! — закричал изворотливый небритый мужичок, усаживая на место худого человека со смертельной бледностью на лице. Это был уже другой человек, не тот, которого я видела несколько ночей назад, по настоянию огромного мужика заключивший неведомое пари.
— Нет, нет… Я проиграл слишком много… слишком много… — залепетал клиент, пытаясь выбраться из-за стола.
— Надо отыграться! — заревел бас громилы — он опять был здесь и по-прежнему сидел за карточным столом с колодой в руках. — Или расплачивайся — и немедленно! Таково условие!
Мужчина затрясся. Он был похож на больную птицу, попавшую в силок.
— Но где я возьму столько денег?.. — бледный как полотно, проигравший стоял, опираясь дрожащей рукой на острый угол стола. Я слышала его прерывистое дыхание.
— Таково условие! — категорично повторил сидящий напротив.
— Условие… — обреченно прошелестел тающий голос.
— Или пари! Помнишь, какое у нас пари? — заорал небритый, и окружавшая столик толпа подхватила:
— Пари, пари, ПАРИ!!!
Нестройные голоса вонзились мне в уши, и пол на мгновение уплыл из-под ног.
— Не-е-ет! — высокий крик отчаянья выстрелил в потолок комнаты.
Громила поднялся над столом, потирая здоровенные ручищи.
— Но ты же знал об условии! — рявкнул он так громко, что пивная кружка, стоящая на углу стола, лопнула и разлетелась на три крупных осколка.
— Да что тут думать? Перед заключением пари все долги списываются! — сверкая лживыми глазками, зашептал на ухо зажатому со всех сторон человеку вертлявый мужичок.
— Пари… — наконец, произнес тот и бессильно уронил голову на грудь.
Тут же из толпы протянулись длинные худые руки, они подхватили осколки, и на месте их появилась новая сверкающая кружка с переливающейся через края пеной.
В руках огромного игрока вновь оказалась колода, и он начал быстро-быстро тасовать карты.
Прилипнув к дверной щели, я напрягла зрение изо всех сил.
Что-то здесь не то…
Тасуя, он развернул колоду так, что она была мне хорошо видна, и перед глазами замелькали карты — черви, трефы, пики…
И вдруг легким, неуловимым движением пиковый туз как-то ловко скользнул между пальцев раздающего и исчез.
«Шельмует, гад!» — поняла я.
И почему-то еще одно потаенное чувство, забытое словно еще до рождения, скрытое глубоко-глубоко в памяти, в той самой памяти, что не здесь, приподняло свою голову…
Будто я знаю, как…
Из комнаты вдруг поползла жара невероятной температуры, и чувство это, не успев открыться, расплавилось и обвалилось назад, в глубокую нору той, другой, памяти. Жар потоком плеснул в лицо, качнув прямо к двери легкое тело под рубашкой.
— Кто там?! — взревел громовой бас, и дверь распахнулась настежь.
В ту же секунду из комнаты пролился яркий свет, и перед моим взором возникло кипящее яростью лицо гигантского, под потолок, человека в тельняшке, и шею совсем близко обдало его тяжелое дыхание.
Мечась не на шутку испуганным взглядом по углам, я отшатнулась назад.
Где же бабочка?!
И ужас, леденящий ужас пронзил меня насквозь — он пробежал по телу резким и мощным электрическим разрядом, и от внезапной слабости в коленях я едва удержалась на ногах.
ГДЕ ЖЕ БАБОЧКА?!. Неужели она не спасет меня?!
А в следующую секунду мои длинные волосы оказались зажатыми в огромной волосатой ладони.
ГЛАВА 17
Внезапно в моем ненадежном укрытии стало жарко, как в печи, и я почувствовала, что воздуха начинает не хватать — он все сильнее рассеивался в этой наплывающей жаре, и я, задыхаясь, уже втягивала в себя лишь опаляющий легкие огонь.
— Мама… — пролепетала я, чувствуя, как отдаляется гомон толпы, как притупляется боль у корней волос, как меркнет яркий свет, и как я сама растворяюсь в этом пылающем пламени, осыпаясь в маленькую горку пепла…
— Закрой лицо… мне пришлось это сделать… — возле уха легким дуновением пролетел шелест, и я, внезапно восстав из пепла и бесконечно этому удивляясь, легко и плавно взмыла в воздух — в прохладный, широкий воздух июньской ночи, и вдохнула его всей своей сдавленной грудью, захлебнувшись первым же глотком.
Розовый луч рассвета высветился на небе, расцвечивая его бледной радугой.
— Ты проспала… мне пришлось это сделать… поздно… поздно… — легкий шелест остался в небе, а я выкатилась из объятий бабочки и стремительно, камнем, полетела вниз…
… — Даша! Даша!
… — Даша, да проснись же ты!
Я, наконец, открыла глаза и увидела Степу, трясущего меня, как тряпичную куклу.
Я, в длинной ночной рубашке, лежала на своей постели.
Господи, какой жуткий сон! И уже второй раз подряд!
Лицо Степы было встревожено.
— Я уже полчаса тебя бужу!
— Полчаса?..
Одернув рубашку, я села на постели.
— С тобой все в порядке? Дверь была распахнута настежь!
Все еще чувствуя неотпускающий страх, я ощупала свои плечи, руки и колени.
— Вроде да… Просто сон…
— Опять?! Тебе надо попить чего-нибудь успокоительного. Хочешь, я у дяди Бори посмотрю?
Я тут же снова вспомнила про эфедрин на подоконнике.
— Да нет, не надо…
Тем более, дяди Бориного…
— Ты лежала прямо как мертвая!.. — восклицал Степа, обнимая меня и тычась носом в плечо. — Белая, как простыня, ни дыхания, ни пульса…
Я начала постепенно приходить в себя.
Внимательно посмотрела на Степу.
— Сегодня я ночую у тебя.
От меня не укрылась тень радости, мелькнувшая на его лице.
— Одевайся, я тебе творог приготовил с клубникой, — воодушевленно произнес он и зарылся руками в мои волосы. — Ой… — голос его осекся, — а что это с тобой?
Я повернула к нему лицо.
— Что?
— Волосы…
— Волосы? А что с моими волосами?
Я пропустила густые пряди меж пальцев и заметила, что они как-то слишком быстро закончились.
Почувствовав неладное, я вскочила с кровати и бросилась в прихожую, к огромному зеркалу во весь рост.
И увидела, что волосы мои, еще вчера густым полотном падающие до пояса, обрезаны по самые плечи.
О Боже!
…мне пришлось это сделать… поздно… поздно… — возник в памяти теплый шелест возле уха, и горькие стоны, и биение в стекло…
…ты проспала…
Когда я вновь повернулась к Степе, он изменился в лице.
— Да что ты так ужасаешься?! Тебе и с такой прической очень даже хорошо…
Не имея сил говорить, я опустилась на стул и покачала головой.
— Нет, не то…
— Да нормально, говорю тебе!.. Волосы не зубы — отрастут!
Я посмотрела ему прямо в глаза.
— Это был не сон.
Парень захлопал светлыми ресницами.
— Я там была… Он схватил меня за волосы… А бабочка… она каким-то образом отсекла их, чтобы унести меня оттуда!.. — забормотала я словно в
