— Это там, где начинаются дачи, — ангельским голосом стала подробно объяснять сотрудница. — Сядете на автобус и сойдете за железнодорожным переездом. Там только один дом, вы его ни с чем не спутаете…
Она по-прежнему не отрывала от меня голубых глаз за позолоченными очками.
— Спасибо… — ничего не понимая, ответила я и, почувствовав, что извещение опять у меня в руке, в неестественной тишине вышла на улицу.
ГЛАВА 15
— Этот автобус идет на Ягодную? — спросила я у водителя остановившегося возле почты 19-го автобуса и, получив утвердительный кивок, быстро забралась в салон, битком набитый бабками с мешками и ведрами. Они зажали меня со всех сторон, так что мой нос прилепился к чьей-то потной спине.
«И чего ради я еду на эту почту…» — не понимала я, поневоле вдыхая запах несвежего пиджака. Однако постепенно бабки стали выходить, толпа поредела, и, подойдя к окну, я увидела, что мы уже выехали из центра и следующего за ним частного сектора и приблизились к железнодорожному переезду, отделяющему город от дачных поселков.
«Мне, наверно, пора выходить…», — подумала я, завидев в стороне заброшенные почерневшие рельсы, между которыми пробивалась молодая зеленая травка.
Но автобус как будто не собирался останавливаться.
— А остановка скоро?.. — дернула я за рукав мужика с удочками.
— У «Даниловского», — ответил он, и я опять взглянула в окно на то, как рельсы, заворачивая, уходят влево.
А где этот непонятный «Даниловский»?..
Услышав мой вопрос, небольшого роста женщина, одетая совсем не-по дачному — в длинное платье и туфли на каблуке — обернулась и, нагнувшись к моему уху, тихо сообщила:
— Королевский флеш…
— Что?! — Мне вдруг показалось, что в ухо, отогнав шепот женщины, ворвался совсем другой голос.
А может…
Похолодев, я взглянула ей в глаза.
И увидела улыбающийся, доброжелательный взгляд.
Ну, точно.
Я просто ослышалась.
Хотя довольно неприятное ощущение…
— Я говорю, здесь только по требованию, — вновь тихо повторила женщина.
К этому моменту автобус уже проехал далеко вперед.
— Остановите! — спохватившись, закричала я с задней площадки что было сил.
Как ни странно, шофер меня услышал, и автобус остановился.
Я вышла, мгновенно оказавшись почти по колено в лопухах и крапиве, и он тут же дал газу.
Выйдя из лопухов на дорогу, я удивленно осмотрелась по сторонам.
Куда это я попала?..
Сзади, за моей спиной, — лесок, или, вернее, небольшие посадки, внизу, под земляной насыпью, простирается широкий луг, а где переезд?..
Он потерялся — завернул куда-то, и теперь надо возвращаться назад и искать его.
Чертыхнувшись, я побрела назад вдоль дороги, чувствуя, как жара — совсем не июньская — постепенно превращается в пекло.
Я шла минут десять, поглядывая на луг, когда на солнце вдруг сверкнули уходящие к горизонту рельсы. Быстро перейдя дорогу, по которой за это время не проехало ни одной машины, я по насыпи спустилась к лугу и вскоре оказалась перед ними. В легком недоумении повертела головой — где же почта?..
Там всего один дом…
А ноги сами собой ступили на рельсы и почему-то быстро, как в сапогах маленького Мука, поспешили вперед.
Я шла довольно долго и стала уже сомневаться в правильности избранного пути, когда передо мной вдруг, словно из ниоткуда, возникла одинокая скособоченная избушка — ни дать ни взять, сельская почта.
Вздохнув с облегчением, я подошла к избушке и ступила на ее обваливающиеся шаткие порожки.
За низенькой скрипучей дверцей моему изумленному взору предстала удивительная картина: за высокой стойкой в креслице-качалке сидела маленькая старушка в очочках и ловкими пальчиками вязала теплый зимний шарф. Увидев меня, она вскочила с креслица и, не дав мне вымолвить ни слова, возбужденно вскричала:
— А вот и за гитарой пришли!
И я, хлопая глазами, пронаблюдала, как старушка лезет в стоящий у стены огромный кованый сундук, причитая себе под нос:
— Славушка сказал — придет девочка! А я жду-жду, уж думаю, и не придет, наверно… И вот, пришла-таки!
— Простите… вы, наверно, не так поняли… У меня извещение… — пробормотала я, чувствуя, что глаза упорно лезут на лоб, но старушка, не слушая, нырнула рукой куда-то глубоко, на самое дно сундука, и вдруг вытащила… очень необычную черную гитару.
Подтащив ее к стойке, она осторожно положила интересную вещицу вдоль нее.
Я взглянула на гитару. Сразу видно, что очень-очень старая и просто невероятно дорогая… Вот бы сыграть на ней!..
Но, как ни велико было вспыхнувшее искушение забрать инструмент, я все же справилась с нехорошим чувством и протянула старушке извещение со словами:
— Посмотрите, пожалуйста, посылку для Дарьи Буранюк!
И полезла в сумку за паспортом.
Однако та даже не взглянула на извещение и, слегка придвинув ко мне гитару, произнесла со слезой в голосе:
— Наконец-то ты пришла! Как же долго Славушка тебя ждал!
— Да нет, я… — вновь попыталась я оказать сопротивление худенькой бабульке, всучивающей мне в руку изящную шейку гитары.
Но безуспешно. Увидев, что гитара надежно зажата в моей руке, старушка вышла из-за стойки и глянула на меня чистыми, как небесная роса, глазами.
— Пойдем, назад провожу, а то долго плутать будешь…
Как во сне двигаясь за ее хрупкой фигуркой, я по тем же шатким порожкам вышла на улицу и — сама не знаю, как — минуты через три уже стояла на повороте рельсов к дороге.
С нескрываемым изумлением я воззрилась на провожатую.
— А дальше нельзя мне… — сказала та, мягко улыбнувшись, и у меня возникло удивительное ощущение, что она, сложив ладони, зачерпнула горстью мою душу, легонько встряхнула ее и поставила на место.
— Дальше иди одна…
Старушка повернулась, и спина ее вдруг начала стремительно удаляться, словно она не шла, а плыла по лугу на быстром невидимом корабле. Через несколько секунд фигурка ее исчезла на горизонте.
Оторвав, наконец, зачарованный взгляд от луга, на котором уже никого не было, я увидела, что стою возле насыпи, а в руке моей зажата черная сверкающая гитара.
Все еще не выходя из лунатического состояния, я поднялась наверх и впрыгнула в подъехавший автобус.
— Блуждают, блуждают гдей-то до ночи… — неприветливо встретила меня хмурая кондукторша, и я вдруг обратила внимание на то, что, кроме меня, в автобусе никого нет. — А мы подбирай их… Это тебе повезло еще, что последний рейс ввели, а то б ночевала тут…
— До какой ночи? — не поняла я, с удивлением замечая, что на улице уже смеркается.
— А ты где была-то? — вдруг, понизив голос, спросила женщина.
— На почте… — пролепетала я, постепенно приходя в себя и чувствуя в руке теплое дерево.
— На какой почте, пьяная что ль? — она попыталась ко мне принюхаться.
— Сами вы пьяная! — рассердилась я, уворачиваясь. — В двадцатом отделении!
Кондукторша покосилась на меня, потом за окно, на тонущий в сумерках луг, и произнесла как-то странно:
— Нет там никакой почты. Отродясь не было.
Я
