— Может… «Лабиринт»?.. — осторожно подала я намек.
Рассчитывая на бодрый возглас:
— Да-да! Точно — «Лабиринт»! Именно так!
Но тетка лишь снова зевнула и, прикрывая ладонью рот, лениво повторила:
— Не помню.
Разочарованно я выглянула в окно и увидела, что чуть не проехала свою остановку.
— Эй, остановите!.. — закричала я водителю.
— А чего ж ты сидишь-то? — проснулась тетка. — Сидят, сидят до последнего, лясы чешут… А потом орут благим матом…
Проигнорировав дельное замечание, я выскочила в раскрытую дверь.
Ну что ж, по-крайней мере, гитару я вернула…
— Эй! — раздалось в спину. Я недоуменно обернулась. Из распахнутых дверей автобуса высовывалась кондукторша.
— Маша-растеряша! — крикнула она доброжелательно. — Скажи спасибо, что я блюду… Твоя?
И глаза мои сами собой начали расширяться.
В руке у тетки была черная гитара.
— Так ведь и оставила бы на сиденье… На! — и она протянула мне узкий потертый футляр.
— Спасибо… — тихо сказала я, чувствуя полный сумбур в голове.
Дверь захлопнулась, и автобус уехал.
На чем я остановилась в своих размышлениях?..
Ах, да — по-крайней мере, гитару я вернула…
Медленно, печатая каждый шаг, я побрела к дому.
Понимая, что запутываюсь в этой истории все больше и больше.
Я шла, а передо мной неотступно вставал образ бледного мужчины с каштановой шевелюрой.
И то мгновение, когда он обернулся ко мне, и я увидела его лицо.
Это был антиквар Борис Тимофеевич Залевский. Вне всяких сомнений, это был он. Правда, таким я его никогда не знала…
Ведь он был моложе лет на двадцать!
Я подошла к двери подъезда и перед тем, как войти в него, снова задумчиво посмотрела на небо.
Моложе…
На двадцать лет.
Что бы это значило?..
ГЛАВА 21
Войдя в квартиру, я устало поставила гитарный чехол в угол и прошла в кухню. Противоречивые мысли бродили в моей голове, и надо было привести их в какую-то систему.
— Чай будешь? — спросил Степа.
— Наливай! — разрешила я.
— Какое-то у тебя задумчивое настроение, — заметил племянник, ставя чайник на плиту. — Может, выпьешь чего-нибудь… покрепче? Ты не знаешь, у Бориса Тимофеевича нет ничего эдакого?
— Обычно он держал алкоголь вон в том шкафчике, — думая о своем, решительно указала я на угловой висячий шкафчик с витриной и тут же прикусила язык.
Степа, пристально посмотрев на меня, раскрыл шкафчик, и перед нами предстала вереница выстроившихся как на парад бутылок с самой разнообразной выпивкой.
Видел бы эту семейную идиллию мой папа! — в который раз подумала я.
— А все-таки ты очень здорово тут ориентируешься, — осторожно произнес Степа, налив две рюмки шотландского виски. — Почему? Ты, наверно, частенько бывала у старикашки?
— Не знаю, — чистосердечно ответила я, борясь с нарастающим ощущением Степиной правоты. — Для меня самой это загадка…
Да еще какая… Но какие-то механизмы в моей голове уже начинали со скрипом поворачиваться, и отголоски той, потусторонней памяти начинали пробиваться сквозь толщу памяти обычной, земной…
Да, я бывала здесь. И довольно часто. Я приходила к Борису Тимофеевичу, чтобы…
— Куда ты ездила? — прервав воскрешение файлов, спросил Степа.
— Я отдавала старушке гитару, — ответила я, позевывая.
Племянник антиквара покосился на скромно стоящий в углу футляр.
— Эту, что ли? — произнес он, усмехнувшись.
— Эту, — подтвердила я, опрокидывая в себя вторую рюмку.
— А что же не отдала? — в голосе парня вновь звякнул смешок.
— Я отдала! — заверила я, расслабленно откидываясь на плетеном стуле. — Но в автобусе она почему-то снова оказалась у меня…
— Да-а… дела! — откровенно расхохотался Степан. — Как же это так — ты отдала гитару, но не отдала? Может… — он хитро прищурился, — может, ты что-то перепутала?
Во мне вдруг поднялась волна возмущения.
Какие все, блин, нормальные!
— А может, это ты перепутал?! — неожиданно для самой себя рявкнула я. — Может, это не дядя тут ходит?! Может, это не он ноты пишет?!
— Не кричи, — спокойно произнес племянник усопшего и, помолчав, добавил:
— Да, если хочешь знать, ноты пишет не он.
Я не поверила своим ушам. Округлив глаза, я повернулась к Степе и уставилась на его открытое лицо.
Может, это затянувшийся дурной сон, и я не была ни в каком кафе, ни на почте, сдала контрольную и сейчас проснусь в номере гостиницы в солнечной Италии, перед глазами возникнет мама, и наваждение, наконец, рассеется?..
Я потрясла головой, но рыжее видение не исчезло.
— Что ты сказал? Повтори!..
— Мне кажется, это не дядя писал ноты… — невозмутимо поведал парень.
Пытаясь построить на место рухнувший этаж мыслей, я оглядела мирную кухню, освещенную ровным светом красивой трехрожковой люстры, висящей под самым потолком.
Господи, какой дядя?.. Какие ноты?!.
Ни с того ни с сего ужасно заболела голова.
С тех пор, как приехал этот неуклюжий человек, у меня не было ни минуты покоя.
— Они не дядиным почерком написаны, — буднично сообщил Степа.
Я приподнялась на стуле.
— Откуда ты знаешь? Ведь это ноты, а не буквы!
— Они были подписаны. Не дядиными буквами, — втолковал мне, как первокласснице, конопатый племянник.
Чайник рухнул на плиту.
— Подписаны?..
— Да, подписаны сверху. Это не дядины ноты, поняла? Поэтому я их выбросил.
…Зачем он их выбросил?.. — какое-то отчаянье своими колючими пальцами ухватило меня за плечи.
В уютную кухню внезапно вползло странное ощущение, будто морской воздух «Лабиринта» потянулся прямо к моему лицу… С трудом стряхнув неприятное чувство, я медленно подняла на Степу глаза.
— А как они были подписаны?
Он повернулся ко мне, мотнув лохматой челкой.
— Как?.. Сейчас… Вячеслав Горячев. Вот.
Пламя под чайником на миг изменило цвет. Голубоватые язычки потемнели и обняли жгучими волнами мои пальцы, задержавшиеся над плитой…
— Вячеслав Горячев… — пролепетала я.
Будто пробуя на вкус незнакомое сочетание слов…
— Тебе это имя ни о чем не говорит? — спросил Степа.
— Абсолютно…
Девушка в свадебном платье. Молодой Борис, сказавший «Спорим». И теперь еще вот это… Некто Вячеслав Горячев. И все это как-то связано… И необходимо связать это, и как можно быстрее!
— Открывай интернет! — скомандовала я.
Степа торжественно вытер руки белоснежным полотенцем с вишенкой и прошествовал в гостиную.
— Не увлекайся виски! — предупредил он меня на прощанье.
В ответ я только хмыкнула.
… — Тут их несколько сотен… — раздался вскоре из гостиной его голос. — Как его отыскать? А может, его тут вообще нет…
Я стояла на кухне, прижавшись лбом к стеклу.
— Тут их немерено…
— Посмотри «композитор»… — громко сказала я.
— Композиторов восемь человек, — донеслось через минуту.
— Тогда добавь «гитарист»… Музыка же для гитары… — проговорила я, направляясь в огромную комнату, где перед ноутбуком сидел Степа.
— Нашел! — воскликнул он, едва не оглушив меня, и я с чашкой кофе присела рядом. — Есть! Вот, читай!
Впившись взглядом в экран, я прочла несколько сухих строк.
«Вячеслав Горячев. Гитарист, лауреат множества международных конкурсов. Талантливый композитор. Автор неоконченного сборника гитарных пьес «Календарь нимф».
Скончался в 1986 году в возрасте двадцати четырех лет».
Девятнадцать лет назад, — почему-то
