Едва не уронив с подоконника вазу с цветами, Катарина отдернула занавеску, поняла раму и высунулась по пояс.
В свете луны, среди розовых кустов стоял Хоэль, прижав одну руку к груди, а вторую вскинув к небу, и с надрывом выводил очередной куплет:
— Озари тьму ночи улыбкой,
И стан твой гибкий
Обниму любя.
Катарина в ужасе прижала ладони к щекам, потому что в доме напротив уже загорались окна.
— Прекратите! — в панике позвала она мужа. — Сейчас же прекратите!
Он замолчал, а потом какой-то странной походкой — ковыляя и шатаясь — затрусил к ее окну.
— Точно, вот здесь же ваше окно, донья Кошечка! — услышала Катарина его радостный голос и поняла, что Хоэль безбожно пьян. — Ничего, я начну заново, чтобы вы все услышали
И он завел с еще большим воодушевлением:
— На призыв мой тайный и страстный
— Замолчите! — взвизгнула Катарина, увидев, что кое-кто из соседей выскочил во двор, подсвечивая фонарями. — Вы всех переполошили!
— Я знаю, что певец я — так себе, — тут же отозвался Хоэль, — но это от души Не обижайте
— Мамочка! — зашептала благородная донна, чувствуя себя сейчас маленькой испуганной девочкой.
Через улицу уже бежали мужчины, спрашивая друг у друга, что случилось, а в окнах белели чепцы — это выглядывали любопытные кумушки и громко переговаривались.
— Замолчите! Умоляю! — зашипела Катарина в темноту. — Заходите в дом, Хоэль!
— Но я еще не допел, — удивился он и начал новый куплет, где говорилось, что город спит, объятый тишиною, и если любимая выйдет на балкон, то никто из соседей этого не заметит.
Не заметит! Как можно было не заметить этот чудовищный рев?!
Вне себя от ужаса и стыда, Катарина взмолилась:
— Здесь нет балкона! Хоэль, прекратите!
Этот аргумент певца поразил.
— Нет балкона?! — Хоэль потоптался, задирая голову. — Вот я оплошал
— Эй, там! — раздался вдруг разгневанный вопль по ту сторону забора, и Катарина узнала голос дона Гонсало — секретаря суда и крайне раздражительного человека. — Вы с ума сошли, в Каса-Пелирохо?! Ночью, когда почтенные люди спят
— Скорее заходите в дом, Хоэль! — зашептала Катарина, чуть не плача.
— Одну минуточку, донья, я сейчас все улажу, — пообещал Хоэль тоже шепотом, а потом заорал: — Ты чего взъелся? Не слышишь — я пою серенаду!
— Поете?! Теперь это называется пеньем?! А ну, замолчите немедленно и дайте спать!
Ждать чуда больше не было смысла, и Катарина, набросив халат и натянув домашние туфли, бросилась спасать положение.
[1] Здесь взяты слова из «Серенады Смита» оперы Ж.Бизе «Пертская красавица». Конечно, она была написана в 19 веке, но — простите автора! — именно эта песня идеально подходит для сюжета.)))
Она выскочила из дома, растолкав заспанных слуг, которые толпились в коридоре, взволнованно обсуждая, что происходит — война ли, нападение разбойников или еще какое несчастье.
Следом за донной осмелился последовать только верный Эбрурио, вооружившийся ради такого случая заржавленной шпагой, ножны от которой были потерны еще в прошлом веке.
Обежав дом, Катарина успела как раз вовремя — когда ее муж втолковывал белому, как снег, дону Гонсало необходимость исполнения серенады именно сегодня ночью и именно собственной жене.
— Она такая нежная, утонченная, — разглагольствовал Хоэль, удерживая дона Гонсало за шею, отчего благородному дону пришлось почти повиснуть на заборе, — женщины, подобные ей, ценят красоту и обходительность а я, дурак, подарил ей шелковые чулки Представляешь? — он удрученно покачал головой, а потом подозрительно спросил: — Ты согласен?
— Да-а — проблеял дон Гонсало.
Катарина заметила, что улица опустела, но голов в окнах прибавилось. Упоминание о подаренных чулках вогнало ее в краску, но она бросилась прямо по клумбам и вцепилась в руку мужу:
— Отпустите дона Гонсало, прошу вас!
— Почему? — удивился Хоэль. — Мы с ним очень хорошо беседуем Хотя этот шельмец и огрел меня палкой
— Думаю, произошло недоразумение, — Катарина лихорадочно гладила мужа по плечам, призывая успокоиться. — Отпустите дона Гонсало и пойдемте домой. Серенада была чудесна, но теперь нам всем пора отдохнуть.
— Вам правда понравилось, донья? — оживился Хоэль, сразу позабыв про дона Гонсало, а тот, почувствовав свободу, во всю прыть рванул к своему дому.
— Правда, — вздохнула Катарина. — А теперь идемте. Ночь на исходе, а вы подняли на ноги всю улицу.
— Главное — вам понравилось, — Хоэль вдруг подхватил Катарину на руки и понес к дому.
— Немедленно отпустите! — залепетала она, схватив его за шею. — Вы пьяны! Вы меня уроните!
— Я вас уроню? — он хохотнул. — Даже не надейтесь.
В темноте Катарина заметила вытянувшееся лицо Эбрурио — бледным пятном, не заслуживающим внимания, и приникла к мужу, вся дрожа и от страха, и от волнения. Ни разу в ее прошлой жизни ей не доводилось побывать у мужчины на руках. А этот — несмотря на то, что был пьян — нес ее легко, как пушинку, и бережно, как будто она была самым дорогим сокровищем.
— А вы зачем собрались? — удивленно спросил Хоэль, обнаружив столпившихся в коридоре слуг.
Коридор опустел за считанные секунды, и последним в дом прокрался Эбрурио, стараясь ни за что не задеть шпагой. Хоэль не заметил его и понес Катарину наверх, безошибочно ступая по лестнице. Он даже ни разу не споткнулся, и это немного успокоило благородную донну.
— Вы как будто в темноте видите, — заметила она.
— Есть такое, — ответил муж.
— Только почему-то вы идете не в свою спальню.
— А разве мы идем не в нашу спальню?
Катарина подумала, что не такой уж он и пьяный. Или особенно сообразительный в некоторых случаях.
— Вообще-то, идете вы, — мягко сказала она, продолжая обнимать его за шею, — а я вынуждена вам подчиниться. Вы ведь лишили меня свободы передвижения.
— Вы такая умненькая, — он засмеялся и толкнул ногой дверь, —
