— Вас совсем не волнует завтрашний суд? — спросила Катарина.
Голос ее дрогнул, и Хоэль приписал это волнению перед заседанием.
— А чего волноваться? — усмехнулся он. — Не вижу поводов для волнений. Завтра вы скажете, что у нас с вами любовь — и делов-то.
Но жена молчала, и молчание затягивалось. Хоэль отбросил разорванное в лохмотья письмо и подался вперед, чуя неладное.
— Эй, донья Кошечка, — позвал он. — Да говорите толком, не пугайте меня.
Но она не отвечала, и он вынужден был подойти и развернуть ее к себе, чтобы добиться ответа.
— Ну же, я слушаю, — сказал он, взяв Катарину за подбородок и заставляя поднять голову.
— Я не смогу солгать.
— Что? — Хоэль не сразу понял, о чем речь.
— Я не смогу солгать, что мы с вами — муж и жена по-настоящему, — сказала Катарина раздельно и закрыла глаза, потому что Хоэль продолжал держать. — Они заставят поклясться на Священном Писании, я не могу стать лжесвидетелем.
— А это уже серьезно, — Хоэль отпустил ее и уставился в окно. — Тот самый момент, когда мне страшно хочется вас отшлепать, герцогиня дель Астра. Но ведь нельзя быть такой верной Вы хотите сказать, что ведьма вот так легко сграбастает вас в когти?
— Мы можем поступить по-другому, — сказала Катарина.
— И как же? — рассеянно спросил Хоэль, переводя на нее взгляд.
Катарина без слов развязала тесемку кружевного воротника, прикрывающего декольте, и бросила его на пол, а потом отстегнула расшитый стомакер, прикрывающий шнуровку на лифе спереди, и тоже бросила его на пол.
— Вы это серьезно? — спросил Хоэль тихо, касаясь кончиками пальцев шеи, а потом плеча жены.
— Если брак между нами будет заключен по-настоящему, никто не посмеет нас развести, — сказала Катарина, распуская шнуровку и путаясь в вязках. — Тогда вашей жизни ничто не будет угрожать.
— Так это забота обо мне? — что-то новое в голосе Хоэля заставило Катарину посмотреть на него
Глаза мужа были вовсе не ласковыми. Нет, они были холодны, и больше того — полны неприязни.
— Святая Катарина решила еще раз пожертвовать собой, чтобы спасти ближнего? — спросил он, и рука его сжала плечо женщины с такой силой, что Катарина закусила губу, сдерживая вскрик. — А вы спросили у меня — хочу ли я этой жертвы?
— Но там, на площади, я тоже не спросила вашего разрешения.
— Сравнили, — он опомнился и отпустил ее, и даже отошел подальше, пряча руки за спину. — Это вам не прилюдно висельника поцеловать.
— Не говорите так, для меня вы никогда не будете преступником.
— И поэтому вы все время расспрашиваете о Чечилии Мальчеде? — спросил он свирепо. — Меня, Кочерыжку Вы пытаетесь убедить себя, что я не совершал убийства, что я не чудовище. Но это не так, Катарина. Я — самое настоящее чудовище. Поверьте мне на слово.
Она вздрогнула — но не потому, что он признал себя убийцей, а потому что назвал ее по имени.
— Вы никогда не были и не станете для меня чудовищем — сказала она тихо и твердо. — Даже если убедили в том, что вы — чудовище, себя.
— Вы понятия не имеете, о чем говорите, — рыкнул он. — Нет, я не стою такой жертвы, донья. Не могу принять это.
— Но вы прекрасно доказывали обратное! — рассердилась она. — Вы соблазняли меня, уговаривали
— Да, соблазнял, — он обернулся и посмотрел прямо на нее.
При свечах серые глаза казались золотистыми, как янтарь, и в них плескалась страсть. Горячая, обжигающая сердце. Страсть и еще кое-что
— Тогда не понимаю — Катарина сделала шаг к нему, распуская корсаж до конца.
— А что тут понимать? — сказал он яростно, скользя взглядом по ее белоснежной рубашке. — Вы опытная женщина, вы знаете, что испытывает мужчина. Я захотел вас с того самого дня, как впервые увидел. Вы откинули вуаль — а мне показалось, что вы набросили эту проклятую черную вуаль на мою душу. Поймали, как муху в паутину. Жить рядом с вами и не иметь возможности к вам прикоснуться — это почище пыток в королевской тюрьме! Я и сейчас хочу вас так, что яйца горят А-а-а — он укоризненно покачал головой и взъерошил волосы. — Опять не то болтаю
— Совсем не то, — поддакнула Катарина.
— Я к тому, — продолжал Хоэль, — что вы, наверное, думаете — вот мужлан, который хочет меня так, что дым из ушей. И будете правы. Правы, черт побери! Но даже у мужланов и конюхов есть сердце. Или то, что принято называть сердцем, — он постучал себя кулаком в грудь.
— Вот как, даже не подозревала, — сказала Катарина и не смогла сдержать смешка.
Хоэль опешил, увидев, как она улыбается.
— Смеетесь надо мной, — сказал он укоризненно. — Я ведь знал, что смеетесь. Не будь этого доноса, и сделай вы то, что сейчас сделали Я бы голову потерял, донья. От счастья бы потерял. Дело ведь не в страсти, совсем не в ней. Как-то так получилось — он замялся, а потом закончил невпопад: — странно получилось. Но по вашей доброте или жалости — я этого не хочу.
Последовала неловкая пауза, во время которой Катарина освободилась от корсажа, распустила пояс на юбке, и позволила платью скользнуть вниз синей волной.
— Вы не слышали, что я сказал? — спросил Хоэль хрипло, не отрывая от Катарины жадного взгляда.
— Конечно, слышала, — ответила она, делая еще шаг по направлению к нему, переступив через брошенное платье. — Я не глухая, дон Дракон.
— Тогда какого черта — он облизнул пересохшие губы, — зачем тогда это делаете? Решили устроить мне еще одну ночь, чтобы спал на боку?
— Решила быть смелее, чем вы, мой генерал. Вы
