Страх пропал, как будто его и не было, и Катарина подошла к дракону, почти вплотную к клыкастой морде, и осторожно погладила роговые наросты. Они были прохладные и гладкие на ощупь, словно и в самом деле — полированное дерево. Серые змеиные глаза с поперечными зрачками смотрели не мигая, и Катарина заметила, что у дракона нет век. Небеса, сотворившие это странное создание, позаботились сделать его почти неуязвимым, чтобы никакое оружие не пробило крепкую броню, чтобы враг не смог подкрасться незаметно.
Катарина погладила дракона смелее — касаясь ладонью чешуйчатой морды, и дракон из стороны в сторону шевельнул хвостом — как довольная собака, которую приласкал хозяин.
— Отчего же ты боялся показаться? — спросила Катарина ласково. — Ты такой красивый!
Серебристое змеиное тело потемнело и сжалось, и вот уже перед ней стоял Хоэль — в человеческом обличии.
— Что ты сказала? — спросил он дрогнувшим голосом. — Я змеюкой ни черта не слышу.
— Сказала, что теперь ясно, как ты успел в столицу и обратно. А как врал про своего андалузца! Ты не перепугал всю столицу, когда заявился в драконьем обличие?
Он отрицательно мотнул головой:
— Нет, я спустился за городом, залез в кусты и там превратился в человека.
— И бежал по городу голый?
— Зачем голый? — почти обиделся он. — Взял сумку с одеждой. Ведь мне еще надо было принести тебе противоядие, а драконьи лапы — они не для хрупких пузырьков. Но ты совсем не то говорила, я видел по губам
— Ты боишься, что выносить и родить ребенка-дракона сложнее, чем обыкновенного? Но ведь твоя мама со всем справилась?
— Не знаю, она никогда не жаловалась на это, — сказал Хоэль, и по его удивленному голосу Катарина поняла, что он даже не задумывался об опасности, подстерегающей женщину, которая рождает дракона. — Она всегда рассказывала, как испугалась, когда я в годовалом возрасте вдруг превратился в дракона. Она смеялась, говорила, что всегда знала, что моим отцом был змей ползучий.
— Значит, ничего страшного, — сказала Катарина. — Она смогла — и я смогу.
— Она прятала меня, — сказал Хоэль. — Если бы кто-то узнал, что со мной происходит, меня бы сожгли.
— Она проявила огромное мужество, и за это я ей очень благодарна. Страшно подумать, что произошло бы, если бы я не встретила тебя.
— Ты говорила не то, — напомнил он.
— Конечно не то. Я сказала, что ты красивый, Хоэль Доминго! — воскликнула Катарина и обхватила его за шею. — Ты самый красивый на свете! Я так хочу посмотреть, как ты летаешь! При свете луны, наверное, это самое восхитительное зрелище в мире!
Хоэль смотрел на нее, словно не веря:
— Красивый? — переспросил он.
— Ты же не видел себя со стороны, — Катарина прижалась к нему, уже чувствуя знакомую дрожь в сердце и теле. — А я видела! И теперь влюблена еще сильнее.
Они начали целоваться и занялись любовью прямо между книжных полок, пока не вспомнили о кушетке наверху. Когда начался рассвет, Катарина взмолилась о пощаде — у нее уже не было сил, и Хоэль, наконец-то, обуздал свою страсть.
Кушетка была маловата, но для влюбленных размер не имеет значения. Уютно устроившись головой на плече Хоэля, Катарина уже смежила веки, но вдруг вспомнила кое-что и хихикнула.
— Смеешься? — тут же спросил Хоэль, и голос у него был совсем не сонным.
— Нет, просто забыла кое-что тебе сказать. Ты так на меня набросился, что не было времени.
— Говори.
— Увидела тебя драконом и подумала, что буду любить тебя любого — висельником, драконом, хоть кем. Все это не важно. Ты достоин любви, и не надо изображать из себя поэта-любовника, чтобы мне понравиться. Всего лишь будь собой.
— Догадалась? — спросил Хоэль после долгой паузы и смущенно засмеялся.
— Конечно. Ты не Гарсиласо де ла Васо. Увы.
— Ведь знал же, что ничего хорошего из этого вранья не получится, — покаянно вздохнул он. — Когда поняла?
— Сразу же.
— Я полено, согласен, — хмыкнул Хоэль. — Смешно думать, что я могу сложить хоть пару строк.
— Нет, не поэтому, — ответила Катарина и приподнялась на локте, чтобы посмотреть Хоэлю в лицо в сером предутреннем свете. — Просто дон Гарсиласо — это я.
Она с удовольствием наблюдала изумление мужа. Он лишился дара речи, уставившись на нее.
— Ты ты — он погрозил ей пальцем, — так это ты пишешь все эти стишочки? Как я сразу не понял!..
— Вы не слишком-то старались узнать о моих талантах, добрый дон. — поддразнила его Катарина, вернув ему его же слова, сказанные когда-то.
— Представляю, как ты тогда надо мной потешалась
— Да, ты был забавен, — признала Катарина. — Но это только добавляет тебе очарования.
— Ты не похожа на мою прежнюю жену, — сказал он вдруг.
— Не так красива? — осторожно спросила Катарина.
— Ты красивее ее в сто раз и в тысячу раз добрее. Она постоянно попрекала меня матерью-служанкой, и тем, что я — ублюдок. Как будто в мужья хотела чистопородного жеребца, — он произнес это с таким презрением и ненавистью, что Катарине стало больно.
Он и в самом деле ненавидел Чечилию Мальчеде. А ненависть — знак сильных чувств.
— Ты любил ее? — спросила она тихо.
— Нет, не любил, — бросил он уже без ненависти — небрежно, и эта небрежность уязвила ее еще сильнее, чем ненависть.
— Как у тебя все просто, Хоэль Доминго!
— Это вы, женщины, все усложняете. А у нас все и в самом деле просто — либо любовь, либо нет.
Катарина замолчала, но муж обнял ее и принялся нашептывать на ухо:
— Ты не такая, как все, — говорил он. — Я
