— Повторюсь, — сеньорита Монтера сделала шаг назад, от Милагрес, — что я делаю и говорю никак не относится к вам, сеньорита Гарсия.
— Вы вообще понимаете, кто вы? Дочь дона Монтеро, гранда первого класса, выше которого только вице-король. И с таким статусом вы имели совесть приблизиться к Дельгадо? Ваша власть разрушит их!
— Да кто бы говорил, сеньорита Милагрес, дочь дона Гарсия. Вы же понимаете, чтобы остаться с Дельгадо, вам нужно отказаться от дворянского статуса? — девушка посмотрела на Милагрес, которая отвернулась от молодой сеньориты, — сможете ли вы это сделать? Но. Я задам другой вопрос, сможете ли вы пойти против отца?
— Вот поэтому я вовремя остановилась. Чтобы в конце концов не смешать золото с медью, — тёмные карие глаза Милагрес наполнились яростью, но это была ярость к себе.
— Вы считаете этих братьев слишком ничтожными, называя их медью? Это низко!
— Слишком много людей ошибочно считают золото драгоценнее меди, — после этих слов Милагрес оставила сеньориту Мариэнелу наедине, спускаясь к званному обеду.
Сколько бы не спорили сеньориты между собой, их объединяла одна вещь. Золото прекраснее, когда оно обработано и блестит, а медь нужна человеку, несмотря на свой вид. Эту простую истину познали две девушки с высоким статусом, которые больше напоминали необработанное золото.
Пабло ковырял вилкой в средне жареной говядине, пока дон Гарсия и дон Монтеро переговаривались между собой. Сеньориты тоже молчали, иногда перебрасываясь между собой поникшими взглядами. Пабло же было скучно и одиноко, он чувствовал, что он не там где должен быть. Почему-то в эту секунду всплыл смутный высокий силуэт, который звал за собой. Но Гарсия был связан по рукам и ногам, золотой нитью, что вела к золотым приискам отца. В этой пугающей реальности отец гордо стоит рядом с сыном. Его сын высокий человек в этом ничтожном обществе. С одной стороны золото отца, а с другой стопки денег, что принадлежат банкам дона Монтеро. Где-то в куче всех этих песо стоит ему не любимая женщина, что утягивает на дно своей знаменитой и громкой фамилией, а где-то позади сестра, что пытается вернуть своего младшего брата к себе, но против фамилии не пойти. Гарсия — это власть, что убивает. Пабло лишь недавно исполнилось восемнадцать. В этом возрасте мексиканские юноши познают первую и неловкую любовь, а также чувство окрылённой свободы. Но то, через что сейчас проходит Пабло, не связывается с понятием мексиканской свободы. Панчо, это то, с чем ассоциировалась свобода у Пабло. Он молод, прост и любим. Всё то, чего не хватает Пабло. Гарсия завидовал всему тому, что имел этот никчёмный Дельгадо. Ему никто не указывает, не требует, не заставляет, упрекая в ребячестве и детской наивности. Да, Пабло ещё ребёнок, который желает жить своей жизнью, на которой не стоит клеймо, как на блестящем слитке золота. Клеймо или по простому знак соответствия той или иной пробе.
— Тогда, думаю мы договорились, — дон Монтеро уверенно поднялся со своего стула, подходя ближе к дону Гарсия, который в свою очередь тоже поднялся из-за стола.
— Эта свадьба свяжет наши семьи, — проговорил мужчина, протягивая руку дону Монтеро.
Сеньор пригладил свои седые бакенбарды и желал пожать руку, закрепляя это соглашение, но неожиданно со своего места встал Пабло.
— Отец, — Пабло резко положил свою ладонь на стол, привлекая к себе внимание всех присутствующих на этом званом обеде, — я не согласен.
— На что ты не согласен? — дон Гарсия повернулся к сыну, убирая руку в сторону.
— На свадьбу, отец.
— Это не тебе решать.
— Как раз таки мне. Прости, отец, в этот раз я ослушаюсь тебя, — после этого Пабло взял свои белые перчатки со стола и быстро направился на выход, под удивлённые взгляды присутствующих.
Дверь в таверну аккуратно открылась, привлекая внимание Панчо ко входу.
— Что ты здесь забыл? — поинтересовался Дельгадо, смотря на Пабло, который немного неуверенно прошёлся внутрь таверны.
Но всё же Пабло огляделся и сел за деревянный столик, который располагался у окна, через которое проникало яркое солнце. Гарсия сел за стол, бросая белые перчатки на соседний стул и откидываясь на спинку стула. Молодой человек взъерошил свои аккуратно уложенные чёрные волосы и перевёл взгляд на младшего из Дельгадо.
— Можешь принести мне текилу? — поинтересовался Пабло, бросая взгляд на Панчо.
— В такое время то, Гарсия? — усмехнулся Дельгадо, но Гарсия был не в самом лучшем расположении духа. Панчо не дурак, он видел дорогой костюм с сине-золотым фраком Пабло, а это может значить, что что-то происходит у дона Гарсия. Вопрос лишь в том, что Пабло забыл в таверне, месте, куда молодой человек не пришёл бы даже под дулом револьвера?
— Просто неси, не нужно лишних вопросов.
Через некоторое время Панчо принёс Гарсия его текилу и рюмку для неё.
— Так смешно, — усмехнувшись, проговорил Пабло, после того как осушил первую рюмку текилы, — я бы раньше ни за что не пришёл бы в твою таверну, Дельгадо, но сейчас это единственное место, где я могу спрятаться.
— Спрятаться? Неужели, что-то произошло в семье великих Гарсия? — поинтересовался Панчо, на что Пабло лишь рассмеялся и налил себе вторую рюмку.
— Вот именно что великих, — тяжело вздохнув, ответил молодой человек.
— Слушай, амиго. Ты много не пей, иначе до своей гасиенды не доедешь, — проговорил Панчо, отходя от столика одиноко пьющего Пабло.
— Я не хочу даже туда возвращаться, зачем мне париться по поводу таких мелочей.
Младший Дельгадо бросил интересующийся взгляд на Гарсия, но он так и не мог прочитать, что же такое могло произойти в семье дона Гарсия, чтобы Пабло пил в одиночестве, не желая возвращаться к себе. Но из своих мыслей Панчо вывел звук открывающейся двери. В таверну в буквальном смысле ворвался дон Гарсия, оглядывая пространство небольшого помещения.
— Отец, — испуганно проговорил Пабло, вставая со своего деревянного стула и убирая из трясущихся рук рюмку спиртного напитка.
— Ах, ты не благодарный щенок! — сеньор разъярённо бросился к своему сыну, хватая того за ворот шёлковой рубахи.
— Отец, о боже, отпустите его! — Милагрес тоже появилась в таверне и, увидев отца, который чуть ли не душил её младшего брата, подбежала к мужчине.
— Я тебя для этого растил, чтобы ты шёл против отца! — продолжал кричать дон Гарсия, сжимая ворот в своих руках ещё сильнее, Пабло с большим трудом цеплялся за крепкие руки отца.
Посетители таверны, которых к большому счастью было не так много, стали потихоньку отходить к открытой двери и покидать таверну, чтобы они не застали гнева дона Гарсия.
— Отец, отпустите Пабло, вы же делаете ему больно, — умоляюще проговорила Милагрес, тоже хватаясь за руки своего отца, но дон совершенно не слышал свою дочь.
Панчо среагировал быстро и, схватившись за руки Гарсия
