Женщина, сильно смахивающая на постаревшую гувернантку — идеальную такую, будто прямиком из иллюзион-спектакля — конфузилась, поминутно извинялась, что позабыла с вечера лекарство принять, от чего и случилось беспокойство, порывалась напоить Анет чаем, свое состояние упорно именовала «грудной жабой», а Сатор «барышней».
Но, главное, стенокардия оказалась подлой и упрямой, боли никак сниматься не желали, несмотря на все уверения дамы, будто она «буквально» возродилась. И Ани начала подозревать, что без госпитализации тут никак не обойтись. А это было не слишком хорошо: утро, в больнице не до приема «свежих» пациентов, других, насущных дел хватает. Сколько бабушка прождет, пока ее осмотрят, неизвестно и чем за такое небрежение отплатит вот эта стенокардия, неизвестно тоже. В общем, ничего приятного, зато плохого целая куча.
— Все-таки вам надо выпить чаю и непременно с брусничным вареньем, — убежденно заявила дама в очередной — десятый, наверное, — раз. — Что вы надо мною сидите, барышня? Понимаете ли, грудная жаба со мной не первый год, знаю я ее натуру. Минут через двадцать все пройдет. Я полежу, оно и пройдет. Что ж вам высиживать? Пойдите на кухню, я сейчас объясню, где у меня и что…
— Да нет, спасибо, — вымучила улыбку Ани, жестким опытом отученная по чужим квартирам шастать, — я уже напилась.
Сатор еще раз посчитала старушкин пульс, встала со стула, к кровати придвинутого, отошла к окну, за которым покачивалась мокрая века пожелтевшего клена. Ветка будто увидела ее, тихонько стукнула в стекло. Анет вздохнула и отвернулась, легонько задев локтем кабинетный портрет[5], стоявший на краю секретера. Пришлось наплевать на ноющую поясницу, нагибаться и поднимать. А подняв и перевернув портрет, как стояла, так и застыла.
— Согласитесь, я была хороша? — не без кокетства, но все-таки смущенно поинтересовалась дама, приподнимаясь с подушек.
— Угу, — буркнула Сатор, не придумав ничего умнее.
Старушка в молодости и впрямь отличалась миловидностью, хотя на гувернантку была похожа еще сильнее, чем сейчас: строгий узел волос без единой высвобожденной прядки, темное платье, воротничок под горло и ни намека на драгоценности. Вот только Анет поразила не сидящая в громоздком старомодном кресле женщина, а стоявший позади нее мужчина. Собственно, никакой это не мужчина был, в смысле, не посторонний мужчина, а вовсе даже дядюшка Лангер собственной персоной. Только моложе лет на тридцать. И руку на плече «гувернантки» он держал так, как не держат коллеги или, допустим, друзья. Ани не могла бы сказать, что в его позе было эдакого, но вот как-то сразу понятно: любовники они. Но не супруги — это тоже понятно.
Может, дело в цветах, которые дама на коленях держала? Или в очень довольной улыбке дядюшки?
— А кто это с вами? — выпалила Сатор, но тут же исправилась. — Извините, это не мое дело, конечно.
— Отчего же? — улыбнулась дама, которой на самом деле наконец полегчало. — Видите ли, это мое самое большое огорчение. Даже я бы сказала, самое большое разочарование.
— Ваш муж? — эдак наивно спросила Анет, возвращая портрет на секретер.
— Что вы, барышня, — весело и очень звонко, молодо рассмеялась старушка. Правда, тут же закашлялась, откидываясь на подушки. — Нет, мой супруг был военным и ничуть меня не разочаровал.
— Вам сейчас лучше не разговаривать, — предупредила Ани, снова нащупывая бьющуюся жилку на истонченном запястье.
— Конечно же, прошу простить мою болтливость, — смутилась дама, — вам не интересно, естественно.
— Нет, не в этом дело, мне очень интересно, но в вашем состоянии…
— К Леди мое состояние! — фыркнула старушка. — Состояние всегда при мне, а вот поболтать удается нечасто. Хотите, расскажу про свое разочарование?
— Хочу, — на этот раз вполне искренне улыбнулась Ани.
— Ну так вот, — «гувернантка», явно довольная, повозила спиной по подушкам, устраиваясь поудобнее. — Мой супруг оправдал все ожидания. Он был грубым, ограниченным, угрюмым, а порой и жестоким человеком.
— Так зачем же вы за него вышли?
— Зачем все выходят? — пожала плечами дама. — Время пришло. Да и жалование он получал неплохое, опять же от родителей кое-что досталось. А у моих папеньки и маменьки было четверо ртов, я старшая. Нет, ничего не скажу, жили мы неплохо. Я воспитала в себе идеальную офицерскую жену, а он был совсем необременительным мужем.
— Это как?
— А супруг просто на меня ни малейшего внимания не обращал, — лукаво подмигнула старушка. — Его гораздо больше интересовали вино, карты и гарнизонные девки. Чему я, к стыду своему, радовалась несказанно. А потом повстречала его, того мужчину с портрета.
— И как его звали?
— Ну, допустим, господин Икс, — снова хихикнула «гувернантка». — Да, ему подходит. Между прочим, он в некотором смысле был вашим коллегой. Врачевал моего супруга. С ним в молодости приключилась контузия, после которой начались ужасные головные боли. Вот господин Икс и взялся его избавить от мучений.
— Вылечил?
— Вылечил. Но в процессе лечения между нами расцвел роман. Ах, вы представить себе не можете, что это были за чувства! Я летала, буквально летала! Мы забыли обо всем и обо всех! Встречались в парке, он осыпал меня осенними листьями. А потом мы танцевали, танцевали… Не знаю почему, но там играл такой маленький оркестрик. Может, нарочно для нас? Затем мы шли к нему. У него была совсем крохотная, такая необжитая комнатенка с жутко дымящей печью. И чай тоже пах дымом. Мы пили вино, и мне представлялось, что у него вкус осенних листьев. Как же я была счастлива…
Старушка замолчала, глядя сквозь Ани. А глаза у нее стали такие…
В общем, выслушай Сатор вот это все от кого-нибудь другого, то посмеялась бы претенциозности и высокопарной нелепости. Может, не вслух, а про себя, но посмеялась обязательно. Сейчас же ей было совершенно не смешно, а даже чуть завидно — эдакие чувства!
— И что потом? — почти шепотом спросила наконец Анет.
— А потом наступила зима, и мы очнулись, — старушка сложила руки поверх одеяла и смотрела теперь не сквозь Ани, а на собственные ладони. — Мой любимый объяснил, что ничего не может мне дать: у него и приличного дома не было, жалование имел очень скромное, да и часть его отдавал матери на сестру. Сестра его в невестах ходила, требовались средства, чтобы она могла составить приличную партию. А у меня муж, налаженная жизнь. Господин Икс не имел права все это рушить. Не находил моральных оправданий, чтобы ломать мою судьбу. «Ради счастья любимого человека необходимо поступиться собственными прихотями» — вот
