— Чтобы ты счастливой была, — нехотя буркнул отец, утирая бороду большим клетчатым платком.
Мятым, естественно. Платкам — свежим, наглаженным и накрахмаленным — стоило только в карман академика Сатор попасть, чтобы превратиться в неопрятную тряпку.
— Так и я ведь того же хочу! — горячо поддержала его Анет. — Да вот понятия о счастье у всех разные.
— А твое счастье, надо понимать — это дешевая меблированная комнатенка и работа в городской больнице?
— Твоим шпионам в армии бы служить, — усмехнулась младшая Сатор. — Квартиру-то я только на прошлой неделе сняла.
— Дядиным, — проворчал академик, — дядиным шпионам, не моим. Вот погоди, еще мать с бабушкой узнают, где ты теперь проживаешь.
— Извини, но на свою зарплату дворец я никак снять не могу.
— А у нас, значит, денег взять тебе гордость не позволяет? — опять повысил голос отец.
— Да причем тут гордость, папа? — Анет снова остановилась, сжав пальцы в замок поверх букета так, что перчатки скрипнули. — Мне-то казалось, уж кто-кто, а ты меня понимаешь. Вы меня с детства только что в вату не закутывали. «Убери локти со стола — это неприлично. Не беги — это неприлично. Не дружи с мальчиками — это неприлично. Куда ты собралась? Там будут юноши? Это неприлично»! — передразнила Сатор кого-то неузнаваемого, но очень брюзгливого. — Вот и вырос… Барашек! Кто за веревочку потянет, за тем и идет, только блеять послушно и умеет.
— Ну, локти на стол ставить и впрямь неприлично, — прогудел академик смущенно. — Прости дурака, но я не понял, почему бы тебе у нас денег не взять и что для тебя-то это самое счастье?
— А я не знаю, — тряхнула головой Ани, — вот, собираюсь выяснить, наконец.
— А на голодный желудок и в компании с тараканами оно выясняется лучше?
— Да, — решительно кивнула Сатор. — Потому что и желудок от меня зависит, и комнату я сама снимаю, и даже тараканов развожу, потому что ленюсь чашки мыть. Сама, понимаешь?
— Ну, ребенок… — потерянно развел руками отец.
— Папочка, вы подождите, ладно? — Анет снова ладонь на его локоть положила, снизу заглядывая отцу в лицо. — Я обязательно что-нибудь решу. Еще не знаю что, но решу точно.
— Все-таки выдрать тебя и замуж выдать, — горько вздохнул старший Сатор, обнимая нерадивое дите. — Вся в бабку, такая же упрямая.
— Ты уж определись, в тебя я или в бабку, — буркнула Ани в лацкан его пальто, уютно и знакомо пахнущий табаком, дождем и чем-то неуловимо-домашним.
И вот это последнее, неуловимое, как раз сильнее всего подтачивало решимость стать, в конце концов, самостоятельной.
* * *Сказать, что старушка, несостоявшаяся лангерова любовь, Аниному визиту обрадовалась — ничего не сказать. Она буквально на глазах лет на десять помолодела и разрумянилась, и глаза заблестели, куда только подевалась слезящаяся рыбья снулость. Вот, кажется, только лежал на койке человек: старый и никому, а больше всего себе, не нужный. И будто по щелчку преобразился в пожилую, но приятную, а, главное, счастливую даму, сетующую на то, что ей и угостить-то визитершу нечем.
— А говорила, будто совсем одинокая, — ворчливо заметила соседка по палате, недовольно косясь на Сатор, будто та обманула в лучших ожиданиях. — Подкармливали еще…
— Ну, теперь она вас подкормит, — Ани постаралась ослепить недовольную улыбкой, хотя больше всего хотелось запустить в нее судном, стыдливо из-под кровати выглядывающим. Потому что ее старушка смутилась, опустила глаза, суетливо перебирая покрывало и вот это суетливое смущение Анет совсем не понравилось. — Но большое спасибо, что присмотрели за тетушкой.
Старушка едва заметно вздрогнула, когда ее «тетушкой» поименовали, но глянула с такой благодарностью, что Ани сама едва не разревелась.
Вот только осадок от посещения все равно остался — неприятный такой, мутноватый, густо замешанный на чувстве стыда. И вроде бы не с чего виноватой себя чувствовать, наоборот, можно сказать, облагодетельствовала, но от собственных эмоций никуда не денешься.
Ну не должен оставаться человек один — ни маленький, ни старенький, никакой. Все равно он кому-то необходим, а иначе совсем уж несправедливо выходит. Дело за малым: найти того, кому этот самый человек нужен. Всего-то. Даже и говорить не о чем.
И почему в подытоге все оказывается таким несправедливым?
— Милая девушка, вас ли видят мои глаза?
Появление полицейского было таким неожиданным и так не к месту, что Ани, тонущая в океане собственных горько-липких соплей, с ходу схамила:
— Понятия не имею.
— О чем вы понятия не имеете? — озадачился следователь Май, поправляя наброшенный прямо поверх куртки халат.
Этот халат озадачил Сатор гораздо больше, чем ее ответ полицейского. Если верить ему — халату — то у недотепы имелись весьма широкие плечи, а ведь Анет была уверена, что никакими такими особыми статями Май не обладал. Впрочем, сейчас ее фактуры полицейского меньше всего интересовали.
— Я понятия не имею, меня ли видят ваши глаза или кого другого, — любезно пояснила Сатор и попыталась обойти мужчину.
Но тот не дал. И вроде бы с места не двигался, не шевелился даже, а все равно оказался у нее на пути.
— Куда же это вы так спешите, милая девушка? — захлопал синеющими очами Май. То есть, захлопал-то он, понятно, веками или скорее ресницами, но «синеющие очи» этому глуповатому типу подходили гораздо больше. — Или вам опять повесточка пришла?
— То есть, о прежних повесточках вы знаете?
— А как же, милая девушка! — всплеснул ладошками следователь. — Работа у нас такая.
— Допрашивать. Да, я уже в курсе вашей работы.
— Ну что вы, что вы, — махнул на нее рукой Май, — вас еще никто не допрашивал, а так, приглашали побеседовать, детальки выяснить. Неужто все так плохо было?
— Нет, все просто великолепно! — огрызнулась Сатор. — Мне безумно понравилось. Жду не дождусь следующего раза.
Действительно, о таком только и стоит мечтать! «Узнавать детальки» Ани уже трижды вызывали, причем в последний раз ей пришлось почти три часа «не допроса» дожидаться. А ждала она в коридоре, сыром, холодном и полутемном, со стенами, окрашенными грязно-зеленой конторской краской. И пока Сатор смиренно сидела на жутко жесткой скамейке, в коридоре этом ни одной живой души не появилось, а тишина царила натурально кладбищенская. В общем, к концу своего бдения Анет пребывала в твердой уверенности: прямо отсюда ее в тюрьму и отправят. А родители об этом узнают хорошо, если лет через десять. Все же знают, как такое делается!
Правда, в тот раз ничего, обошлось, выпустили.
Но вот целей этих ее вызовов Ани никак понять не могла. Беседы беседовал один и тот же молодой человек, неуловимо на кого-то похожий, но на кого именно, Сатор так и не вспомнила. Разговаривал он не слишком вежливо, но до угроз не опускался, только все равно чувствовалось:
