Другое дело разговоры. Никто, ну абсолютно никто осуждённым на казнь не сочувствовал! «Батюшку-императора» жалели – это да. Поговаривали, что оно, конечно, жить нелегко. И цены высокие – вон вино с хлебом опять подорожали. И законы выходят всё чуднее и чуднее. Чиновники вконец заворовались. Но как же так? Живого человека и бомбой?! Да ещё и самого императора.
А ещё Дира узнала, что: «…был там офицер один, который хотел всё кругом пожечь, да полицейские его скрутили. Хотя сами погорели, ужас!». У следователя же в рапорте совсем другое написано. Один из нападающих на кортеж кричал: «Речер! Давай, пали!». На что младший Ван’Кассель ответил: «Я с людьми не воюю» – и демонстративно руки на груди сложил. Инспектор ещё спрашивал, чтобы это значить могло.
Выходило, что всё зря, не из-за чего: и этот эшафот, и верёвки, и страшный кабинет, и умные разговоры – никому не нужны. Мёртвый император, его секретарь и ещё четыре офицера охраны тоже зря. И страшный муж, орущий, что она дура, дура! И страх, от которого некуда деваться ни днём, ни ночью, ни даже во сне. И ожидание: сейчас придут, заберут. И истерики матери.
Просто это никому не нужно!
Но хуже осознания бесполезности сделанного, стало унижение. От деревянных, лишённых эмоций, словно зазубренных речей людей в одинаковых белых рубахах – почему-то с казнимых снимали пиджаки и сюртуки. От мешков, надетых на головы, сделавших преступников неразличимыми. И от острой вони испражнений, после того как пол эшафота провалился. Никуда не денешься, сфинктеры у повешенных расслабляются.
Унизительно!
Как Дира в особняк вернулась – не помнила. Может, сама добрела. Или, может, подвёз кто сердобольный. Из всех чувств, человеку Близнецами отпущенных, осталось только одно: щёки горели, будто лихорадка началась. Но вернулась – не заблудилась и не потерялась по дороге. А там муж в гневе. Да что там в гневе? В ярости. В такой, что даже растрёпанных, по-настоящему дыбом вставших волос не замечал. На съехавший под ухо галстук внимания не обращал. Налил себе целый стакан чего-то крепкого – до самых краёв – и выпил залпом.
Дева Ночь, как он орал! А Дира слушала. Не только потому, что в тупом оцепенении сказать ничего не могла. Но ещё из-за понимания: виновата. Проблем супругу её семья и впрямь причинила немало. Да и запрета ослушалась. Между прочим, запрета обоснованного. Только вопль о том, что она совершенно не думает о чувствах мужа, пробил панцирь молчания.
– А для тебя мои чувства значат хоть что-то? – спросила Дира, ещё даже хорошенько не сообразив, зачем и спрашивает-то.
Впрочем, внятного ответа она так и не получила. Не собирался ей Ван’Риссель отвечать. Он желал донести до жены, насколько пострадал. И от её собственных выходок в том числе. Всё бы ничего. Может, дело бы и закончилось миром, не ляпни Меркер что-то вроде: «Туда твоим родственничкам и дорога!».
Тут-то разом и вспомнился мешки, а поверх них верёвки, уже не кажущиеся маленькими, треск провалившегося пола, запах. И юная леди Ван’Риссель отвесила супругу хорошего леща. Дело в том, что Дира серьёзно, без дураков, собиралась стать хирургом. А для них простая примитивная физическая сила необходима. Потому и мячик каучуковый постоянно в пальцах мяла, и по утрам тяжеленный табурет на вытянутых руках держала, и плавала при первой возможности. Меркер же, за собственной внешностью следивший тщательно, спортивными упражнениями не утруждался. Потому и очутился лорд в весьма унизительном положении: на полу, в щели между камином и комодом, с разбитым в кровь носом, да ещё и затылком об стену хорошенько приложившись.
Ночь Дира в городской родительской квартире провела: пустой и словно всем ветрам открытой. Вещи отсюда уже вывезли – на аукцион. Их стоимость, как и цена самого помещения с деревенской усадьбой, должны были покрыть назначенный судом штраф. Кассел до утра просидела на голом полу в бывшей своей комнате, слепо уставившись в такое же голое, лишённое занавесок и портьер окно. За стеклом, почему-то грязным, словно его годами не мыли, только чернота разливалась. А она смотрела и смотрела, слушая, как в стенах тихонько скребутся мыши.
В университет утром Кассел заявилась в мятом и не слишком свежем платье – единственный раз за всё время учёбы. И записалась свободным слушателем на курс доктора Лангера. Приняли её без писка. Нейрохирургию студенты предпочитали стороной обходить, считая чересчур сложной и в принципе никому не нужной.
***
Возвращение в реальность приятностью не отличалось. Во-первых, едва не на бегу врезавшись в другого человека, мало кто будет ощущать себя комфортно. Во-вторых, человек этот, решивший доктору дорогу перейти, оказался на редкость твёрдым. В-третьих, меньше всего Дира хотела бы сейчас столкнуться с Варосом, да ещё в прямом смысле этого слова.
– Осторожней, девушка! – с мягкой укоризной прогудел блондин, заботливо поддержав врача под локоток. – Так же и разбиться недолго!
Тут-то до доктора и дошло, как ей повезло: втемяшилась она в младшего близнеца. Хотя могла бы и раньше сообразить. С чего бы старшему разгуливать по больничному парку в халате и пижаме, хоть и шёлковых, драконами разукрашенных.
– Простите, – пробормотала Дира, потирая вполне серьёзно ушибленное плечо. – Просто я… Извините.
– А с чего извиняться-то, ничего же страшного не случилось, – гордость империи улыбнулся. Хорошая всё-таки у него улыбка была. Лицо становилось мягче, что-то мальчишеское появлялось. Не ангельское, а хулиганисто-проказливое, но дружелюбное. – Постойте, вы же доктор Кассел, да?
– Да, я к вам как-то заходила, – кивнула хирург, соображая, как ей смыться, чтобы это ни выглядело совсем уж по-хамски.
В конце концов, этот Варос ей ничего плохого не сделал.
– И жизнь спасли, – хмыкнул звездун. – Наверное, тоже походя.
– Перестаньте, – поморщилась Кассел, никаких таких разговоров не признававшая в принципе.
– Почему? – вполне искренне удивился гигант.
– Потому что я не большая поклонница банальщины, – выпалила Дира, видимо, всё ещё пребывающая «не в себе». А пора было уже и возвращаться. – Как я должна отвечать на подобное? «Это только моя работа!» или «Так на моём месте поступил бы каждый!»?
– А просто согласиться со спасибо не? – не слишком понятно поинтересовался блондин, по-собачьи голову к плечу наклонив.
– Приняла. Тему можно считать закрытой? Разрешите… – не слишком вежливо ответила доктор, прикидывая, как бы ловчее обойти эту груду мышц. Да спохватилась. Врачебный долг хоть и с запозданием, но всё же взыграл. – Постойте, а
