Юу, помолчав, сосредоточенно кивнул. Чуть погодя, поелозив и почесав себя по коленке, еще более задумчиво спросил:
— И что, этому идиотскому Аладдину в итоге не понравилось быть королем? Я думал, что этим вашим королям живется лучше всего: могут делать, что хотят, и никто им не указ… По крайней мере, мне так говорили. Опять наврали, что ли?
Аллен, уловив в охрипшем голосе не то обиду, не то закоренившуюся зрелую усталость, отрицательно качнул головой.
— Не наврали, хороший мой. Скорее всего, нет. Большинство людей так на самом деле и считает: будто королям живется легче всех, будто они свободнее и счастливее всех остальных, и только единицы, боюсь, понимают, что это неправда. Ни один король от самого своего рождения не волен решать абсолютно ничего: ни как ему одеться, ни куда пойти, ни с кем завести дружбу, ни как прожить доставшуюся жизнь, ни с каким человеком ее в дальнейшем связать. Король — печальный и одинокий раб своего имени, своего замка; вероятнее всего, он даже не проживет половины отмеренного ему Господом срока: слишком уж часто венценосных владык любят отправлять побродить на тот свет раньше положенного времени, чтобы попытаться занять овеянный славой да золотом престол. Простые люди куда свободнее своих властителей, пусть они этого никогда и не желали понимать.
Юу всё чаще умудрялся его удивлять, и этот раз исключением не стал тоже.
Мальчишка, наконец, обернулся к разболтавшемуся экзорцисту полностью, скосил усмиренные полуспокойные глаза. Шмыгнул носом, размазал сопли кулаком, а после тихо, серьезно и вдумчиво проговорил:
— Если верить тебе, то короли получаются кем-то навроде меня — тоже сидят в своих чертовых лабораториях и никуда не могут из них деться, даже если вроде бы очень хочется…
Аллен все-таки не сдержался, беззлобно хохотнул. Не от насмешки и не от чего-то, отчего иные наверняка смеялись бы на его месте, а от ощущения легкого и неоправданно радостного, мягко вползшего в грудь да пощекотавшего по взволнованным внутренностям — когда неразговорчивое замкнутое создание проявляло желание с ним общаться, добровольно отвечало и спрашивало, смотрело и подпускало умопомрачительно ближе, а не шипело и не куксилось, он становился по-настоящему счастлив, по-настоящему пьян, по-настоящему согрет.
— Это потому что ты у меня на самом деле королевских кровей, Юу. Слышишь свое имя? Даже оно звучит гордо, красиво, дерзко и снежно, как клинок вынутого из ножен лезвия. Ваше Высочество принц Юу… Звучит прекрасно, не правда ли?
Мальчонка от изумления крякнул. Поглазел на глупого Уолкера распахнутыми посветлевшими глазищами, потешно прыснул, тут же отводя взгляд, не привыкший к подобного рода проявлению чувств.
— Ну ты и чудик все-таки… — пожевав щеку, брякнул он. — Какой я тебе принц? Кому ты это рассказываешь?
— Кому? Тебе, славный мой, — с довольством отозвалась хитрющая седая морда. Прищурила ресницы, выпростала руку и, не предупредив ни словом, вдруг ухватилась за мальчишеский локоть, вынуждая подползти ближе, чтобы невольно притиснуть под бок, пригреться, с упоением зарябиться долгим мучительным взглядом, от которого уже не столько закружилась голова, сколько сошли с орбит стекляшки калейдоскопных зрачков. — Самый настоящий принц. Поэтому тебя и держат здесь, в черной страшной башне — чтобы ты не смог вернуться под солнце и зажить счастливой жизнью юного прекрасного королевича. Но, знаешь, как обычно случается с хорошими принцами в хороших сказках?
— Не знаю. Как?
— За ними однажды приходит принц — или, быть может, только колдовской шут, притворившийся принцем — другой: побеждает голодное эгоистичное чудовище, подхватывает на руки и уводит в свое королевство, чтобы уже никогда не отпускать и чтобы оставшийся мир рано или поздно сильно пожалел о том, какое сокровище раз и навсегда потерял.
Юу облизнулся. Покопался в дающей сбои памяти, нахмурился. Обгрызя кончик ногтя, с обвиняющим прищуром проговорил:
— Там разве не принцессы быть должны? Гребаная принцесса, которую спасает гребаный принц. Потом она ему это… рожает кого-то из своей утробы и как будто бы все с какого-то хрена счастливы, хоть в это и не особо верится… Ты ничего не попутал, идиот?
— Ничего. Абсолютно. Я уверяю тебя, хороший мой, — рассмеялась седая зараза. — У кого принцессы, а у кого принцы — это, знаешь ли, дело исключительно вкуса, так что общего для всех пособия не найдешь, сколько ты его ни ищи. Давай-ка лучше прекращай смотреть на меня так, будто я пытаюсь тебя обдурить, и иди ко мне поближе: я почитаю тебе немножко эту сказку.
Юу, продолжающий таращить недоверчивые глаза, с чувством закусил губы, не имея однозначного понятия о том, что ему, черт возьми, делать: с одной стороны, Уолкер вел себя донельзя странно, с другой — вопреки странностям, нахально его воровал из чертовой башни, то есть лаборатории, а потому вроде как имел все права диктовать свои желания да условия. Со стороны же третьей — Юу всё еще не мог никуда от него уйти и даже толком не верил, будто всё это происходит по-настоящему, будто его действительно куда-то уводят, а не просто играют в канализационные крысиные прятки, в конце которых всё вернется на прежние места, и окажется, будто увлекательная жестокая игра от начала и до конца была не большим, чем иллюзией да очередной галлюцинацией в спятившем нерабочем мозгу. В подобный расклад поверить было значительно легче, хоть он и саднил на сердце, и всё же именно с такой позиции у Юу выходило продвигаться дальше, доверять и постепенно начинать видеть в белоголовом экзорцисте
