— И…? Дальше-то что? Стал он этим торговцем или нет? Купили ему одежду? Что не так с этим чертовым дядей — он все-таки дядя или как? Кажется ведь добрым… А принцесса твоя где? И джинн, хоть я и понятия не имею, что это за чертова штука? И где его дворец? Ты чего вообще остановился, если ничего из этого не прочитал? Я дальше знать хочу!
Уолкер, выслушавший все до конца, сдувшегося шебутным карнавальным шариком, не без удовольствия просиял. Потянулся в спине, проклятый садист, заиграл мышцами-суставами и уже после, наклонившись чуть ниже нужного, чтобы коснуться свисающими прядками челки быстро отпрянувшего Юу, заискивающе прошептал:
— Конечно, всё это случится. Только, к сожалению, позже: история длинная, за один раз ее не расскажешь, да и у нас с тобой нет столько свободного времени, чтобы бездумно тратить его на познавательное, интригующее, но слишком дорогое сейчас чтение. Мы отдохнули, теперь пора двигаться дальше, чтобы побыстрее убраться отсюда прочь: если же не получится так быстро, как я надеюсь, то мы с тобой сделаем еще один привал и попробуем раздобыть где-нибудь воды, но до этого попытаемся выбраться на волю на едином рывке. Ты согласен, славный?
Нет, мальчишка был наглядно не согласен и стремлений его не разделял: железные глазищи глядели с обозримым укором, трепеща под воском длинных привлекающих ресниц, как резные агаты в глазах терракотовых восточных солдат из темного сонного подземелья журавлиного клана минувших дней.
— Зачем тогда вообще было начинать ее читать? — обиженно буркнул он, стискивая в кулаки нетерпеливые пальцы. — Поиздеваться? Или что? Как будто не соображаешь, что без тебя мне ее хрен кто прочитает дальше…
Осознание незавершенности впервые рассказанной истории его, не верящего в совместный счастливый исход, болезненно расстраивало, проснувшееся заскребшееся любопытство бесило, и мальчишка, не понимая, что попался на ловко заброшенный шутовской крючок, с головой проглотив предложенную наживку, всё думал и думал об этом чертовом Аладдине, его виноградниках, внешности которых не представлял, подбитых воронах, карканья которых никогда не слышал, и дорогих одеждах, красоты которых увидеть, сидя в своей клетке, не мог. Думал, что тоже, наверное, хотел бы стать обладателем такого вот сверзнувшегося с небес заботливого дядюшки-спасителя, а потом, ошарашенно смаргивая, осознавал, что дядюшка этот уже и так пришел, и так протянул ему руку, пусть и без перстней, зато с полным карманом непредставляемых прежде чудес: вон, сидит волшебный седой дядюшка, пророчит все на свете подарки, лукаво щурится, лапает за плечи да макушку, будто сквозь череп да кровь слышит, о чем неудавшийся бескрылый апостол размышляет.
— Я с удовольствием прочту тебе ее до самой последней точки, хороший мой, — опустив ему ладонь на затылок, пообещал серебряный дядюшка, перебирая кончиками пальцев мягкие волоски, послушно льнущие в дарующую тепло лодочку. — Если ты отправишься со мной дальше и не будешь думать о том, чтобы бросить меня и сбежать, я прочту ее тебе, как только мы отыщем для нас свободу. В первый же день, в первую же ночь: перед тем, как ты устроишься спать, я буду бесконечно долго читать тебе под светом звезд или свечных огней. Ее и тысячи других историй: об ангелах в белом и нимфах моря, о крылатых львах и женогрудых сфинксах — я расскажу тебе о них обо всех. Столько, сколько тебе захочется услышать. И, возможно, даже когда-нибудь сумею показать, если ты согласишься отправиться со мной в новое, сотканное только для тебя и меня путешествие…
Юу, отчаянно теперь желающий поверить, но всё еще не могущий этого сделать, закусил от досады губы. Покосился на Уолкера, на призывающую книгу на его коленях, на разбросанные по полу книги, серые простыни, струящиеся пылью и пустотой трубы, уводящие на те этажи, где вечные шприцы, кровь, разодранная кожа, сломанная кость, остановившееся предсмертным течением сердце…
— О чем… ты… болтаешь…? Какая… свобода? Какие… путешествия, если ты… ты сам говорил, что ты… ты паршивый солдат, а у солдата нет… права выбирать, что он станет делать и как… жить, и… И…
Он замолк, запнулся, округлил глаза, чувствуя, как сильная ладонь, опустившись на спину, давит, заставляет пролететь навстречу, с глухим стоном вжаться в крепкое тело, тут же, секундой спустя, оплетшее обеими руками, не оставляющими для возможности высвободиться ни единой пресловутой лазейки.
Сумасшедший Уолкер вновь наклонился ниже допустимого, вдохнул поглубже истекающего по секундам воздуха. Мазнул по его макушке губами, а после, спятив, тихо-тихо, но так твердо, что поломались бы даже камни, умей они слышать, прошептал:
— Но если солдат быть солдатом прекратит, мой Юу, то тогда он может обрести былую свободу и делать всё, что ему взбредет в голову. Если ты останешься со мной — я уйду оттуда, где меня всё равно больше ничего не держит. Я не откажусь от своего призвания и от того, кто я есть: я хочу помогать людям, защищать их и отпускать страдающие души обратно к Господу, но отныне я хочу делать это вместе с тобой, не заменяя чужой жизнью жизнь собственную. Чтобы ты постоянно был со мной рядом. Чтобы мы путешествовали по миру вместе, заглядывали, куда нам вздумается, защищали тех, кто нуждается в нашей защите, и брели бы дальше, дальше, до самого скончания мира, прочь из полушария орла, где птичьи сны имеют дурную явь полушария древесного решки. Прочь от галдящих в облаках бомбардировщиков, парящих неведомо что бомбить. Прочь от всего, что мешает нам с тобой дышать, слышишь, славный…? Прочь от них от всех, прочь… Поэтому, прошу тебя, пойдем со мной. Пойдем со мной, чтобы ни ты, ни я больше никогда не были одиноки и одни, хороший мой мальчишка…
Он шептал, он прижимался губами к его голове, зарывался жаром под волосы, ломал руками кости, отрывал от пола, влеплял, не сопротивляющегося, в себя. Обнимал, сминал, ваял под собственные руки, обдавая глиняную кожу огнем пролитой сердечной крови, а Юу, заплутавший и в песках Аладдина, и в сетях континентов, открытых морской говорливой треской до тупоносым речным дельфином, уже не мог ни отказаться, ни сказать хоть слова против: куда ему, когда каждому, наверное, и впрямь своё, а его чокнутый серебряный принц, который сам себе и конь, и король, и шут, вонзив в глотку чудовища железный когтистый скипетр, взял, порвал книжные страницы да, вырвавшись в мир серых ветвистых реалий, пришел за ним.
Поэтому куда…
Ну куда ему без него теперь?
========== Глава 7. Радий всего святого ==========
— Четыреста семьдесят
