– Я получил письмо о переводе в Южный Хапур, – сказал Нив. – Так неожиданно.
Кханд остановился и посмотрел на Нива, нахмурившись. Его загоревшее обветренное лицо стало совсем морщинистым и старым.
– Я сам никаких заявлений не подавал. Вообще ничего не делал. Работал молча – и всё. А они взяли и прислали. Как будто… Даже не знаю, что произошло. Я получил письмо неделю назад, когда вернулся.
Кханд молчал.
– Южный Хапур – это город, где я…
– Да помню я, ахи!
Кханд схватил его за руку и потащил за собой.
– Пойдём!
Они пересекли посадочную площадку и так далеко ушли от ламбды, что её сверкающий купол скрылся за пологими дюнами. Хотя дневная жара спадала, и солнце на затянутом пылью небе медленно гасло, растворяясь в песке, по лбу Нива струился пот. Он быстро выбился из сил и даже пожалел, что не взял с собой фляжку. Во рту у него пересохло.
– Вон там!
Кханд наконец остановился и показал куда-то рукой. Ветер усилился, и с гребней высоких дюн взвились в воздух маленькие песчаные смерчи. Нив прикрылся рукавом, чтобы пыль не попала в глаза. Он не сразу заметил темноту, которая поднималась от горизонта.
– Как ты это понял? – поражённо прошептал он. – Ведь на ламбде…
– Есть приметы! – усмехнулся старик. – Вот отработаешь тут с моё… – и замолчал.
Нив не отрывал глаз от растущей чёрной тучи вдали. Казалось, спустя сотни лет непрерывного полдня в сердце мёртвых песков наступает долгожданная ночь.
– И это придёт к нам?
– Сатаму́кха. Хотя вряд ли. Судя по направлению ветра, обойдёт нас. – Кханд поправил тюрбан на голове и взглянул на Нива. – Да и в любом случае, чего нам бояться? Пропустим полёт утром, если разойдётся. Тус, тоже мне атьяхита.
– Да уж, – сказал Нив и подумал, что ему совсем не хочется вновь оказаться на ламбде во время бури. – Давай, как ты говоришь, нистыр отсюда? А то этот ветер…
– Погоди немного.
Кханд всмотрелся в темноту над горизонтом, качнул головой, прикрыл ладонью лицо – видно, пылинка попала ему в глаз – и повернулся к Ниву.
– Так что, – спросил он, – тебя можно поздравить, или как?
– Ты ведь знаешь, что я не могу, – сказал Нив. – Когда-то я бы, наверное, свихнулся от радости, получив такое назначение. Но не сейчас. И, честно говоря, я вообще не понимаю, почему. Почему именно сейчас? Тому же Акару отказали в переводе, а мне…
– Дайвагати твоя такая! Их никогда не поймешь! Кого переводят, кого не переводят – сиди да гадай. Хотя был у меня один знакомец, так вот он говорил, что лучший способ добиться перевода – это не просить о нём.
Летящая в воздухе пыль закручивались вихрями, чёрное облако вдали выросло в размерах, и Ниву даже послышался гортанный рёв бури.
Они повернули обратно, к ламбде.
Кханд придерживал тюрбан. Выпроставшийся из него лоскут бился на ветру.
– Я откажусь, – говорил Нив. – Попрошу не переводить. Не знаю, получится или нет. Может, ты как-нибудь поможешь?
– О чём речь! – сказал Кханд. – Но бхраанти помощь-то не потребуется. Не тот случай. Не припомню, чтобы кого-то насильно переводили из песков. Я бы не беспокоился.
– Думаешь?
– Это не будет проблемой, нир бхайана! Я и сам, конечно, слетаю в центральную, посмотрю, что там да как. Если чего нужно там – рассказать, какой ты важный и незаменимый, – то без проблем.
– Спасибо.
– На́ну. Вот только не там ты проблему ищешь! Отказаться от перевода, атхаки́м? А что потом будет, решил? Дадх они тебе перевод, когда надумаешь-таки?
Они вернулись к ламбде. Нив встал посреди посадочной площадки, с которой волнами вздымалась пыль. Ветер бил ему в спину.
– Может, я теперь, как и ты! – крикнул он.
– В прошлый раз ты другое пел. А теперь? Готов до конца жизни остаться в велаандри?
– Может быть, не знаю. Думаешь, если я сейчас откажусь, меня вообще никогда не переведут?
Кханд пожал плечами.
– А ты сам как думаешь?
Нив молчал.
– Немногие сатьятас остаются абхила-сита в пустыне, – сказал Кханд, – так что тут никогда не угадаешь. Но если ты решил – я рад. Вот только – ты решил?
– Я же говорил тебе. Что у меня остаётся? Я же не могу бросить её здесь. Разрешение на переезд ей не дадут. И даже если… Она просто не переживёт этот полёт.
– Так ты, значит, дидитсу…
– Слушай! – раздражённо перебил старика Нив. – Я не помню, что значит «дидитсу». Ты можешь нормально…
Но Кханд как будто его не слышал.
– Могу я быть с тобой откровенным? – спросил он.
Нив удивлённо посмотрел на Кханда и кивнул.
– Твоя женщина… – начал Кханд и тут же ненадолго прервался, глубоко вздохнув. – Я помню, раньше с урахксатой и до двадцати не доживали. Сейчас, конечно, всё иначе, но вылечить-то её всё равно не вылечат.
Нив ждал.
– Сколько ей ещё осталось?
На секунду Нив возненавидел этого уродливого морщинистого старика, стоящего перед ним с таким видом, словно постиг незыблемую мудрость пустыни и знает людей не хуже, чем свои пески – а сам так привык к жизни на ламбдах, что боится даже возвращаться в город.
– А сколько осталось тебе? – процедил сквозь зубы Нив. – Или…
– Я не так уж и стар, – улыбнулся Кханд. – И у меня нет урахксаты. Ты извини, я не хотел тебя задеть. Просто ты ведь сам наверняка думал об этом.
Кханд снова поправил тюрбан – серое полотенце, которым он обмотал голову, почти развязалось и постоянно сползало ему на лоб.
– Может, зайдем всё-таки? – предложил он. – Ахи мы вообще выперлись сюда? Особенно перед началом бури!
Они вернулись на ламбду.
Нив сел напротив окна, Кханд заваривал харас.
– Сколько бы ни осталось… – начал Нив.
Кханд замер и обернулся.
– Я откажусь, – сказал Нив. – И не важно, к чему это приведёт. Пустыня так пустыня. Велаандри, как ты говоришь. Я уже привык. Это уже часть меня.
– Что ж, я рад. Можешь считать, что ты прошёл посвящение. Теперь ты – паджикава́рга, настоящий житель пустыни.
Старик усмехнулся, и было непонятно, всерьёз он говорит или нет.
– И чем же я настоящий? – скривил губы Нив.
– Ты остаешься здесь по собственной воле. Абхила-сита.
Никогда ещё неделя в пустыне не длилась так долго.
* * *Каждое утро, просыпаясь в своей комнатке, где безостановочно работал дхаав, Нив был уверен, что ему всю ночь снились красочные сны, но он забыл их в тот самый миг, когда разлепил веки.
А потом корабли отвозили его вместе с Кхандом в пески. Встречный ветер поднимал песчаные бури, их кидало в воздушных ямах так, что у Нива оставались синяки от ремней на груди, но ни один пилот больше не включал сигнальную лампу.
От рёва двигателей закладывало в ушах, но Нив всё равно упорно садился рядом с иллюминатором, у переборки, за которой ревели огромные турбины. Он снова с интересом рассматривал пустыню, и ему даже казалось, что теперь он узнаёт места – горную гряду, кратер, оставшийся от
