— А я, мать вашу, такого точно не видал, — заметил Никсон. — Эти педики изрядно над тобой потрудились!
Казалось, будто лицо Сесстри поссорилось с собственными ртом.
— Спасибо. Тебе. Что помогла Куперу, — с трудом выдавила она, краснея. — Возможно, ты спасла ему жизнь.
— Будет совершенно верным сказать, — кивнула Алуэтт, — это наименьшее из того, что я могла для него сделать.
Смоляная дверь вновь открылась с хлюпающим звуком, и в пещеру вошли три человека, облаченных в простые коричневые одеяния.
— Позвольте представить вам моих друзей из Развеянных: Османа Спейра[37], Беду и Сида. — Все трое отвесили Первой низкий поклон, а затем заинтересованно посмотрели на гостей. — Мне хотелось, чтобы они при этом присутствовали. — Тон Алуэтт был почти извиняющимся.
Самый молодой, представленный Османом Спейром, — привлекательный юноша с золотыми кудрями и бронзовым соском, выглядывающим из-под тоги, — поднял руку, прежде чем заговорить:
— Приди вы сюда несколько месяцев назад, нашли бы этот водоем наполненным влагой незамутненной белизны.
— Она была настолько белой, что даже освещала пещеру, — заявил смуглый коротышка по имени Сид, прежде чем бросить в рот семечко конопли.
Осман, напряженный и разгневанный, присел на корточки у самого края черной жидкости.
— Ресница — та железная штуковина над нами — годами сочилась своим темным ихором, но чистота озера скрывала его скверну вплоть до последних недель. Полагаю, черная жидкость оседала на дне, пока что-то не встревожило воды и не перемешало слои, сделав озеро чернее самой ночи. Но Народ Основания вновь явил нам нашу уязвимость, дабы мы узрели знаки порочности и отвратили от нее свои взоры. Даже страстотерпцам порой следует преподавать урок.
Сесстри как-то раз уже упоминала, что Развеянные являлись сообществом святых и страстотерпцев, низвергнутых тиранов и королей-философов. Великие личности всех видов и мастей, чьи жизни стали символами религий, культур и даже целых исторических эпох. Но если в прошлом Развеянные столь сильно соперничали, то как же им удалось в итоге прийти к согласию и общей идеологии? «Вопрос вполне в духе Сесстри», — подумал Купер, разглядывая металлический шип, пронзающий пещерный свод.
— Так, говорите, вы называете эту хрень Ресницей?
— Да. Название восходит к метафоре, коей мы, подобно плащу, накрываем свое благоговение. Если пруд пред тобой наполнен слезами, тогда Бич...
— Ага, понял. — Объяснения Османа и в самом деле ему помогли. — Но если это ресница, что-то боюсь я увидеть тот глаз, к которому она прикреплена.
— Ты зришь его каждый день, Омфал. — Осман смотрел на свод пещеры так, словно мог видеть сквозь камень.
— Неужели? — со скепсисом в голосе уточнила Сесстри.
— Да, а он видит вас. — Сид сжевал еще одно семечко. — Ваш князь превратил его в свой дворец.
— О-го-го! — присвистнул Никсон. — Купол? Это что-то новенькое.
Осман покачал головой, все еще пытаясь улыбаться, — во всяком случае, уголки его губ слегка изгибались вверх.
— На самом деле это очень, очень, очень древнее место. Грот служит осью нашего мира. Axis mundi — мировой столп. Его символизм крайне близок понятию пупа, омфала, исходной точки творения, его центра. Вот к этому центру мы и приходим ради своих медитаций.
— Тогда почему каждый чудак меня так обзывает? — спросил Купер.
— Центры порой смещаются. — Сид опустил взгляд, но все же продолжил: — Если еще вчера центром всех миров служило конопляное зернышко, то сегодня... Что ж, почему бы ему и не быть человеком?
— Ты все еще собираешься сказать те слова? — обратился к Алуэтт седовласый Беда, впервые подав голос. — Старина Доркас хотел бы этого, хотя он прошлой ночью весьма скоропостижно скончался.
— Сию секунду, — кивнула Алуэтт, а затем продолжила, глядя прямо в глаза Сесстри: — С рассветом мертвые владыки пойдут войной на Купол. Королева фей, которая тебе и в страшном сне не приснится, присоединится к ним, и ты вскоре это почувствуешь. Бери это и беги. Одна. — Алуэтт извлекла из-за спины какую-то книгу и вручила ее Сесстри.
Сесстри не сопротивлялась. Она только кивнула, напряженно глядя на собеседницу, и приняла книгу. «Погодные ритмы города» за авторством Сьюзен Мессершмитт.
— Ну и куда мне бежать?
Осман ткнул пальцем в ту сторону, откуда сам недавно пришел, и смоляной сфинктер вновь обратился в дверной проем.
— Купер?
— Со мной все будет хорошо, Сесстри, — ответил тот. — Последуй ее совету. Теперь, думаю, я смогу тебя найти, если будет нужно.
Купер надеялся, что не покривил душой. Никсон же, в растерянных чувствах, переводил взгляд с Алуэтт на Сесстри. Затем он все же бросился следом за женщиной с розовыми волосами, высказывая комплименты в адрес ее талии и вопрошая, почему бы ей не помедлить, чтобы он мог догнать ее.
Развеянные начали нетерпеливо переминаться с ноги на ногу, и Алуэтт сдалась. Она испустила глубокий и тяжкий наигранный вздох и отсалютовала Беде, словно Ширли Темпл в «Маленьком генерале».
— Черви под моей пятой, приказываю вам привести в исполнение Великий План Анвита, — провозгласила она— Тяните цепи, рабы Первых детей. Откройте Око. Сокрушите Купол.
«Жюли и Гюллет» страдала от избытка посетителей, но, хотя персонал и выбивался из сил, пытаясь обслужить толпу, которая уже не вмещалась в зале и вынуждена была располагаться снаружи на площади, Окснард Теренс-де’Гис наслаждался плотным обедом, сидя у окна в мезонине и имея возможность разглядывать как переполненный зал таверны, так и толчею на улице. Даже те мальчишки, что обычно исполняли обязанности судомоек, сейчас раздавали пиво из-за сколоченного на скорую руку прилавка. Маркиз сидел в одиночестве за своим столиком, хотя и заказал еды и питья на четверых. И, судя по тому, с каким аппетитом он принялся за трапезу, благородный сеньор намеревался умять свой заказ единолично.
Окснард посмотрел сквозь ограненные, будто алмазы, секции витражного окна и
