граци­ей, и каштановый гребень его волос встопорщился, словно шерсть разозленного дворового кота. На долю секунды его взгляд встретился со взглядом Купера, а затем Гестор исчез, и лишь его крики еще какое-то время доносились до тех, кто остался на крыше.

— Хе-хе-хе! — вновь испустил свой пергаментный смех лич, прежде чем закашляться и сплюнуть влажный угольно-серый комок, зашипевший при падении на мокрую от дождя крышу. — Может быть, Гессстору большшше повезет в ссследующей жиз­ни. Ссскажи, Марвин, прощаем ли мы некомпетентносссть?

Марвин тут же шагнул вперед, словно записной вояка, и за­мер по стойке «смирно».

— Никак нет, хозяин.

— Леди, — произнес мертвый владыка. Это слово одновре­менно служило и приказом, и вопросом.

— Я... я не знаю, владыка. Полагаю, я был последним из нас, кто ее видел, не так ли, Купер? Подтверди, она прекрасно себя чувствовала на тот момент?

— Да неужели, Марвин? — Та легкость, с какой лич лишил Гестора его чина, заставила Купера выйти из ступора. — Ты правда такой болван, что веришь, будто я стану подтверждать твои гребаные слова?

Марвин промолчал, но заскрипел зубами и крепко сжал кулаки.

Купер вновь повернулся к личу, уже не так боясь его.

— По правде сказать, мисс и мистер лич, не припоминаю никаких леди в Ля Джокондетт, — улыбаясь, произнес Купер. — Зато я провел с Марвином достаточно времени, чтобы хорошо изучить его страсть ко лжи.

— Интересссно...

Лич выпустил облачко сигаретного дыма, улетевшее в веч­ный водоворот бури, повелевавший небесами. Существо явно было разочаровано, и Куперу показалось, что больше оно ни­каких надежд на своих живых слуг не возлагало.

— Владыка! — Интонации Марвина были умоляющими. Лич слегка наклонил голову. — Спасибо, хозяин. Ваша свобо­да — моя свобода, хозяин. Простите меня.

— Вот, значит, как, — пожал плечами лич, плотнее запахивая шерстяной плащ на костлявой груди и поднимаясь выше на пару футов. — Да-да... сссвобода. Какая разница! Повелевай ими так, как тебе заблагорассссудитссся, Марвин. Ты же это зассслужил? Да, зассслужил теплом сссобственного тела. — Лич взмахнул рукой, указывая на сгрудившихся на крыше Мертвых Парней, а затем издал нечто вроде тихого смешка. — Они твои ссстолько, сссколько сссможешшшь удержать над ними власссть.

Раздалось внезапное стаккато разлетающихся осколков, ког­да нечто неведомое выбило все стекла на гаремном этаже под ними. Здание заходило ходуном, а внедренная в его стены уди­вительная проводка озарила все вокруг яростными вспышками искр, и крышу залил хаос ослепительного золотого света. Купер услышал крик, напоминающий птичий, но только такой гром­кий, что от него разве что голова не лопалась. Затем сквозь слезы увидел нечто вроде световой ракеты, улетающей прочь с невероятной скоростью на ослепительных, будто солнце, кры­льях и издающей при этом пронзительный дребезжащий гул.

«БегиЛетиКричиВзрывай! ВзрывайКричиЛети! БегиКуперБеги! СпасайсяСпасайсяСпасайся!»

У Купера перехватило дыхание — это же была она, эср! Все получилось. Как-то, вопреки любой известной ему логике, он все же понимал, что разыгранный им гамбит сработал, — она сумела вырваться. Купер громогласно рассмеялся, привлекая к себе полные злобы взгляды разъяренных Мертвых Парней и Погребальных Девок, и в особенности это касалось Марвина, который лишь мгновение назад без шума и пыли прибрал к своим рукам былое могущество Гестора. Прибрал, не получив с того никакой выгоды. «Оттоком» завладел хаос.

Один только лич сохранял несокрушимую неподвижность, зависнув над мельтешащими вокруг него приспешниками. Ку­пер наблюдал эту сцену лишь краем глаза, провожая взглядом сверкающий след, оставленный освобожденной эср, — она ле­тела по прямой, как стрела, траектории прямо к Куполу. От лича прямо-таки волнами растекались неуверенность и всепро­никающее отчаяние.

Затем над всеобщей суматохой пронесся дикий крик, и Марвин раздраженно повернулся на шум. Лич все еще хра­нил неподвижность, когда через толпу к нему устремился се­рый ком ненависти. Эшер вырвался из рук своих пленителей, и лицо его исказилось в гримасе каменной гаргульи.

— Больной ублюдок! — прокричал Эшер, сверля нежить взглядом.

Купер возликовал. Лич поспешил укрыться за спиной Мар­вина.

Эшер мчался с такой скоростью, что казался размытым дымчатым пятном. Затем серая ладонь прямо на глазах у Ку­пера обрушилась на нового предводителя Мертвых Парней, подобно лезвию топора, и уже в следующее мгновение Марвин обнаружил, что начисто лишился правой руки и что через все его тело от сочленения шеи с ключицей и до самого низа груд­ной клетки, обнажая рассеченные ребра, протянулась извили­стая рана.

Разрубленный почти пополам, Марвин безмолвно осел на колени, а из его рта хлынули фонтаном кровь и ошметки ле­гочной ткани. Затем Мертвый Парень повалился набок, и алая пенящаяся влага залила его жалкие татуировки.

Не бросив ни единого взгляда на свой уничтоженный чело­веческий щит, лич поспешил ретироваться.

Эшер пролетел вперед по инерции, яростно сверкая глаза­ми, не обращая внимания ни на что вокруг. Затем он поскольз­нулся и сбился с шага, начиная заваливаться, но тут возле него очутилась Сесстри, сбежавшая от отвлекшихся охранников. Для Купера время тянулось, словно густой мед: слезы и слюна Эшера замерли в полете россыпью бриллиантов, и великан медленно валился в распростертые объятия Сесстри; лицо женщины выражало смятение, ее волосы развевал бушующий ветер, а взгляд метался с обезумевшего любовника на окровав­ленную груду, еще недавно являвшуюся Марвином, Причиня­ющим Боль. Она оказалась права — поступок Эшера оказал поистине разрушительное воздействие. Прочие Мертвые Пар­ни и Погребальные Девки отступали от трех выживших плен­ников, будто бы подхваченные ударной волной; их глаза от­ражали охватившую их слабость, разливавшуюся подобно гу­стой черной жиже по этой бесконечной ночи.

Еще с полминуты Купер просто стоял и смотрел, как уми­рает Марвин, вспоминая прикосновения лезвий и кровь, сте­кающую по спине. И когда губы Мертвого Парня посинели, Купер наклонился и, приподняв того за волосы, прошептал:

— Я говорил тебе, что мне очень жаль, глупая трата плоти. Говорил, что ничто еще не кончено. Где бы ты ни проснулся в следующий раз, ты навсегда запомнишь нью-йоркского за­сранца, запомнишь, как он смеется, стоя над твоим бесполез­ным, никчемным трупом... И даю тебе свое слово, слово шама­на: как бы далеко ты ни удрал, жизнь всегда будет вытирать об тебя ноги. Я повидал разные миры и осознал, что ты не бо­лее чем ничтожество.

Добавить отзыв
ВСЕ ОТЗЫВЫ О КНИГЕ В ИЗБРАННОЕ

0

Вы можете отметить интересные вам фрагменты текста, которые будут доступны по уникальной ссылке в адресной строке браузера.

Отметить Добавить цитату