Абдо покачал головой:
– Мне нужно вернуться домой. – Он опустил взгляд на руки – здоровую и неподвижную, – которые держал на коленях. – Мне нужно помириться с матерью. Когда я увидел… – Он замолчал, подбирая слова. – Каково было вам, Фина, когда вы открыли свое сознание и все увидели?
Кровь прилила к моим щекам. Я еще ни с кем этого не обсуждала, не считая того, что сказала Киггзу (теперь вспоминать те слова было неловко). Я чувствовала, что не в силах об этом говорить.
– Все озарил яркий свет, и… эээ… Представьте, каково бы было увидеть музыку или мысль.
Глаза Глиссельды устремились вдаль, будто она пыталась это представить. Киггз наклонился ко мне, упершись локтями о колени, и спросил:
– Это было словно Небеса?
Его вопрос застал меня врасплох, но у Абдо нашелся ответ:
– Так их описывали ваши святые. Мне же это напомнило наших богов – не буквально, не так, как их ваяют в статуях. Я имею в виду трепещущее пространство между ними, где Неизбежность превращается в Случай, а Случай перетекает в Неизбежность. Мир становится таким, каким должен быть, и таким, каким иногда бывает, и это одно и то же. Все вокруг правильно и соединено между собой, и ты понимаешь все это и любишь, потому что сам находишься во всем, а все находится тебе.
– С любовью ко всему миру, – проговорил Киггз, цитируя Понтеуса.
Именно это я и ощутила тогда – я едва не заплакала от воспоминаний, – но даже красноречивое описание Абдо не полностью это объясняло. Такие вещи нельзя сказать словами. Небеса, боги – все эти концепции были чересчур узки.
– Так что же ты будешь делать после того, как помиришься со своей мамой-жрицей? Будешь служить в храме, который когда-то высмеивал? – Когда я облекла мысль в слова, они прозвучали грубо, но я не представляла, как Абдо смог бы уместить все, что он испытал, в ограниченное пространство храма.
Но, с другой стороны, я же в себя как-то уместилась.
– Что-то вроде того, ответил Абдо, улыбаясь.
– Я думаю, это чудесно, – провозгласила Глиссельда, приподняв подбородок и строго на меня взглянув. – Если ваши жрецы хотя бы чуть-чуть похожи на наших священников, Абдо, в этой профессии нужны такие добрые люди, как ты. У тебя получится помочь своему городу.
Я не могла понять, то ли все это казалось мне плохой задумкой, то ли я просто чувствовала, что буду ужасно по нему скучать.
Вскоре Абдо ушел, поклонившись Глиссельде и пожав руку Киггзу. Они пожелали ему удачного путешествия. Когда пришла пора прощаться с ним, на мои глаза навернулись слезы. Я долго обнимала его в тишине, и он сказал в моей голове: «Я буду не так уж далеко от вас, мадамина Фина. Нельзя пройти через все, через что прошли мы с вами, и не оставить по пути частичку себя».
Я поцеловала его в лоб и выпустила из объятий.
Бланш при помощи квигутлов починила переговорное устройство Глиссельды, и мы наконец связались с ардмагаром Комонотом. Он добрался до Керамы, но не без трудностей.
– Враг превосходил нас числом в два раза, – рассказывал он, – но вы не представляете себе, как бились эти изгнанники! Они вложили в сражение свои чувства. Никогда не видел ничего подобного. И в какой-то степени нам повезло. Я добрался до Глаза Керамы – это огромный амфитеатр в небе, где заседает Кер, – и занял Опаловый офис. Бои вокруг нас стихли. Стоило Старому Арду увидеть, что я сделал, как они вспомнили, что драконы – это нечто большее, чем следование зловредной идеологии, направленной против людей. У нас есть традиции и протоколы, четкий порядок действий. И порядок престолонаследия гласит: можно защищать себя законом или когтями. Больше никаких трусливых махинаций и дорогостоящих войн.
Он окончил войну. Киггз и Глиссельда от всего сердца его с этим поздравили. Его ждали месяцы – а может, даже годы – споров и обсуждений: нужно ли полностью уничтожать институт Цензоров; как ввести изгнанников в жизнь Танамута; должно ли избирать ардмагара и как-то ограничивать срок его власти. Но Комонот радовался этой перспективе:
– Не важно, сколько времени на это уйдет. Мы ведем обсуждения, а не перекусываем друг другу глотки. Это точно перемена к лучшему.
Я рассказала ему о состоянии Ормы, и он сразу посерьезнел.
– Может быть, Эскар догадается, каков спусковой крючок для его воспоминания-жемчужины, – тихо проговорил он. – Но она сможет прилететь к вам только через несколько месяцев. Она передает воспоминания своему будущему яйцу, но как только она его отложит, сможет делать, что захочет.
Глиссельда бросила на меня недоуменный взгляд, не зная, как реагировать на эту новость.
– Я рада за вас, ардмагар, – сказала я, – хотя немного опечалена за дядю.
– Меня еще рано поздравлять, – мрачно сказал старый саар. – Я посматриваю, как идут дела у порфирийских птенцов. Боюсь, чтобы воспитывать детей, недостаточно просто кусать их за загривок. И, Серафина, – добавил он, – я услышал, каким тоном ты сказала предыдущее предложение, и понял, что он противоречит твоим словам. Вот каким прозорливым и чувствительным я стал.
Я закатила глаза перед Киггзом и Глиссельдой.
– И? – спросила я.
– И тебе не нужно бояться за дядю, – проговорил он. – Эскар исполнила свой долг в Танамуте и снова сможет вернуться к Орме, как только появится возможность. Раньше я бы строго ее за это осудил и отправил на отсечение памяти. А теперь я лишь поражаюсь тому, как много могут вместить наши сердца.
Киггз и Глиссельда поженились еще до конца года.
Мы втроем решили, что свадьба необходима, но, я думаю, у каждого из нас были свои причины. Глиссельда не могла вынести мысль о том, чтобы выйти замуж за кого-то другого: если ей нужно было заключить брак, то исключительно с ее милым старым другом, который знал ее лучше всех на свете и соглашался, что союз нужен только лишь в политических целях. Что касается Киггза, можно сказать, что он уже был женат – на Горедде. Его бабушка хотела, чтобы кузены правили вместе: это был вопрос долга и чести, и к тому же я убедила его, что не возражаю.
Это может показаться странным, но я и правда не возражала. Мы трое знали, кем приходимся друг другу. Мы планировали, обговаривали и создавали свой собственный жизненный путь, и это было только наше дело и ничье больше.
Глиссельда оказалась, в некотором смысле, настоящей приверженкой традиций: свадьба должна была включать в себя шикарный ночной пир, службу в соборе, свадебное путешествие и так далее. Она хотела типичную гореддийскую свадьбу, которая стала бы первым праздничным залпом нового правления и мирной эпохи.
Ночной пир представляет собой именно то, что сразу приходит в голову: он длится всю ночь. Мы
