– Что нужно сделать, чтобы ты вернулась домой?
Я сжимаю руку юноши, а потом отпускаю его пальцы. Сразу же жалею об этом.
Уилл складывает свои руки чашечкой и пытается согреть их дыханием. Однако его взгляд прикован ко мне. Я достаю ночную сорочку и крошечную стеклянную бутылочку из-под плаща.
– Заклинание, сделавшее меня человеком, было произнесено знаменитой морской ведьмой – той, что спасла дедушку Николаса от смерти. – Уилл кивает. Ему, как никому другому, известна эта история. – Заклинанию требовались четыре вещи от меня взамен: кольцо Николаса, его жизнь, его кровь на моих ногах и нож, что убил короля.
Не могу поверить, что рассказываю ему об этом, – так же, как с трудом представляю, что поведала о своем происхождении. Но Уилл спокойно слушает, подперев подбородок костяшками пальцев. Его голубые глаза молча смотрят – будто ничто не способно его удивить.
– У меня есть кольцо. Будем надеяться, что нож возвратился к морской ведьме. Так что теперь мне нужно вернуть кровь, – говорю я и поднимаю сорочку. Мне не хочется рассказывать ему, какое заклинание должна предложить. Неуверенность в ответе Урды слишком сложно объяснить прямо сейчас. Юноша считает, что я и моя магия можем сделать что угодно. И Уиллу необходима уверенность в этой магии, если он хочет уничтожить подлодки.
– А что нужно было Алии? – спрашивает он. – Она планировала убить его? Все это время? То есть я действительно думал, что Алия любила его.
– Она любила его, – сразу же говорю я. Мне важно, чтобы это стало понятно. – Алия никогда не собиралась убивать Николаса – она спасла его этим летом, когда принц почти утонул вместе с братьями и отцом. Алия была уверена: он узнает ее при первом же взгляде и сразу женится, как только она выйдет на берет. Сестра верила, что любви в его сердце хватит, чтобы удовлетворить заклятие. Оно бы оставило ее в живых. Король обожал ее, но не любил, и потому…
Голос Уилла звучит глухо:
– И потому единственным способом выжить для нее стало его убийство, как и в легенде об Аннамэтти.
– Да. Пронзить Николаса особым ножом; пролить его кровь на пальцы ног. Но мы так этого и не сделали.
Уилл смотрит на сорочку:
– Это его кровь, не так ли? – Я киваю. – И если это не сработает, ты навсегда останешься человеком?
Глубоко вдохнув густой соленый воздух, я снова киваю.
– Таковы были условия моего превращения.
Я раскладываю сорочку на коленях. Красно-черное пятно зияет дырой в свете луны. Аметист, который я так успешно использовала, лежит в одной ладони, а маленькая бутылочка в другой. Она светится в полночной темноте. Я открываю пузырек, а пробку отдаю Уиллу.
А потом упираюсь ногами в песок. Земля прижимается к подошвам ног и встречается с моей магией, хватаясь за аметист и мои намерения.
– Slita sasi bloð. – Забери эту кровь.
Блеск и мерцание. Пятно дрожит на распавшейся ткани.
– Slita sasi bloð, – снова приказываю я.
Пятно перестало быть единым целым. Оно разделяется и двигается.
– Slita sasi bloð.
Наконец капли отстают и поднимаются, испаряясь в воздухе красным туманом.
– Halmr, lœkr.
Туман не исчезает, а создает поток тоньше кончика карандаша, которым Уилл отмечал наш план на карте.
– Efna.
Я подношу бутылочку прямо к кончику потока. Он проскальзывает внутрь, заполняя ее до краев. Уилл передает мне крышку. Я закупориваю флакон.
Ночная сорочка снова идеально белоснежная. Кружева тонкие, точно крыло бабочки, – хотя я сомневаюсь, что Софи пожелает ее вернуть.
– Руна… ты не станешь делать это сейчас, правда же? – спрашивает Уилл в панике.
– О! Нет. Нет. Уилл, конечно, нет. – Я встаю и крепко сжимаю бутылочку, а другой рукой тянусь к его пальцам. – Но я хотела бы поразмыслить некоторое время, если ты оставишь меня одну.
Уилл стоит рядом со мной и не торопится уходить. Его глаза сужаются.
– Ты попрощаешься?
– Я обещаю, что разбужу тебя. – Я убираю бутылочку в карман и кладу обе руки на его грудь. Сильное и крепкое, его сердце колотится под моими ладонями.
Парень берет меня за руки. Вот его теплая и грубоватая кожа касается меня, а вот уже и нет. Сорочка в его руке трепыхается на морском ветру, пока Уилл идет прочь.
Я снова сажусь на камень и смотрю на волны. Они разбиваются и взрываются брызгами, опадают и изгибаются, бурлят и возбужденно кружатся.
– Здравствуй, отец.
Если бы я могла сосредоточиться, мои сестры просто появились бы. Вынырнули бы на поверхность, ведь некая связь точно сообщила бы им мое местонахождение в этот самый момент.
Мне нужно решить. Полагаю, призывающее заклинание может сработать даже на таком расстоянии. Но как бы я их ни любила, Эйдис, Ола и Сигни – не Алия. У нас нет той же связи и никогда не будет.
Я провожу большим пальцем по пробке бутылочки. Нужно просто это сделать. Освободиться от того, что явно станет чем-то больше, чем тупая боль внутри. Эта боль назревала там с тех пор, как я поняла, что способна вернуться в море и оставить все это позади. Как можно скучать по чему-то, что ты едва знаешь? Или по кому-то?
Я могу сказать себе: эта боль – остаточный эффект отсутствия Алии. У меня не было времени обдумать случившееся. По-настоящему все принять. Но это неправда. Боль от смерти Алии другая. Я говорила серьезно, когда сказала морской ведьме, что отсутствие Алии – словно оторванная от тела рука. И я принимаю тот факт, что, скорее всего, целой уже никогда не стану. Я продолжу жить с фантомной болью, цепляющейся за то тело, в котором окажусь на остаток своих дней.
– О Алия, – обращаюсь я к волнам. А потом встаю и иду прямо в них. В этот раз вспомнила, что нужно снять туфли Катрин.
Мои пальцы погружаются в воду. Я притворяюсь, что Алия в бурлящих пузырьках. Проникает в мою кожу вместе с холодком правды.
Хоть сестра и не произнесла эти слова вслух, они все равно гремят в моей голове. Этот голос когда-то принадлежал ей.
Баланса больше нет.
Работая с парочкой оставшихся ведьм на суше, я могу помочь. Я способна что-то изменить. Я могу вернуть баланс – возвратить отцу то количество силы, с которым он может справиться.
Я действительно столько всего могу здесь сделать.
А что случится, если я вернусь домой?
После того как я предложу Урде семена рикифьора, останется лишь горстка. Этого хватит, чтобы поддерживать его один день.
Один день.
А мне нужно будет оставить парочку для следующего урожая, если другие растения умерли. Отцу это не понравится. Его нетерпение – и физическая расплата, следующая за этим, – ничего хорошего не принесет.
Если я переживу этот первый посев, то легко представить остаток моей жизни на службе у короны. Меня прикуют к башне, больше не доверяя мне и
