Баронесса Эррен оказалась… Скажем так, я воображала себе полную уютную даму, но оказалась совершенно не готова встретиться лицом к лицу с этой особой. Ну, хотя бы потому, что мое лицо находилось где-то на уровне ее декольте. Графиня Ларан на фоне баронессы выглядела хрупкой девочкой.
Баронесса не была полной, она была… мощной – это самое подходящее слово. Рослая, немного выше канцлера, фигуристая, с роскошными волосами цвета спелой пшеницы и нежным лицом, она мне сразу безотчетно понравилась, хотя я не успела перемолвиться с ней и словом.
– Говорят, муж ниже ее на голову, – шепнула одна из свитских, и они захихикали.
– Зато мои сыновья выше вас на две головы, – громко ответила баронесса, не оборачиваясь. – Объяснить, на что вы годны при таком раскладе, или не стоит, при ее-то величестве?
Свитские сникли: судя по всему, новенькая дама обладала преотменным слухом, коим она компенсировала плохое зрение. Ну и манеры… Вернее, их отсутствие. Наверно, канцлер полагал, что на фоне баронессы я буду блистать. Зря: меня могли и не заметить!
– Ваше величество… Большая честь для меня служить вам. Ваше приглашение стало для меня неожиданностью, и, боюсь, я не…
– Встаньте, прошу, – заученно выговорила я. – Графиня Ларан наставит вас в том, что следует знать свитской даме, а пока…
Баронесса подняла голову, и я увидела веселые голубые глаза.
– Пока просто повторяйте за ней, – закончила я, не удержалась и тоже улыбнулась.
Потом был парадный выход, у которого поджидали кареты, запряженные шестеркой – для меня с Одо, четвериком – для свитских дам, ну и далее – парами…
Тронулись.
– Пожалуйста, Одо, скажите, когда нужно будет приветствовать народ, – шепотом попросила я. – Вдруг я не пойму?
– Вы поймете, – ответил он с едва заметной улыбкой.
И был прав.
Едва лишь карета вкатилась на главную улицу столицы, меня оглушил рев толпы. Очень уж откровенно таращиться по сторонам было нельзя, только величественно поворачивать голову, но и этого хватало, чтобы разглядеть: вот мужчины поднимают детей и девушек на плечи – иначе им не рассмотреть королевское шествие, вот мальчишки (о, и девчонки тоже!) забираются на карнизы, деревья, фонари, на головы и простертые руки статуй, свисают оттуда целыми гроздьями… Даже если упадут, не разобьются – так плотно стоят внизу люди.
И я подняла руку…
Грохнуло так, что у меня заложило уши, но я заставила себя не бояться и улыбнулась, представляя, что вижу знакомые лица – Сэль, и Юну, и госпожу Увве, и господина Агсона, и старую кухарку (женщина в первом ряду за гвардейским оцеплением показалась мне похожей на нее), истопника, кучеров…
Канцлер взял меня за другую руку, ту, которой я опиралась на сиденье. Наверно, я очень уж заметно дрожала.
Вдоль всей дороги выстроены были гвардейцы – плечом к плечу, рослые, в темно-красных мундирах, они не давали зевакам бросаться под ноги лошадям, но цветы все равно летели в кареты. Я едва успела увернуться от увесистого букета, а следующий поймал канцлер и небрежно бросил мне под ноги.
– Встаньте, вас совсем не видно, – шепнул он. – Этак они передавят друг друга.
– Как встать? На сиденье?
– Да нет же, просто! А хотя можете и на сиденье, это вполне в духе Эвы… Я поддержу, не бойтесь.
Наверно, свитские дамы и прочие придворные онемели от негодования, когда я взобралась на сиденье и, одной рукой держась за плечо канцлера, другую подняла над головой, приветствуя еще громче взревевшую толпу, но что за дело?
– Главное, не забывайте отбрасывать букеты, – негромко засмеялся он, и я крепче схватилась за его эполет со словами:
– Стараюсь, Одо, только не успеваю!..
Это было… Захватывающе, да, вот самое подходящее слово! Наверно, так чувствовали себя девушки, на одну ночь избранные Богинями… Чужой восторг и ликование сшибали с ног, я бы упала, если бы не держалась за канцлера, не чувствовала его незыблемым столпом у своих ног, а так – могла что есть силы воздевать руку в белой перчатке, чтобы ее увидели издалека, с самого дальнего края площади… Хотя бы ее…
Упоительное, ни на что не похожее чувство, и время будто замедлилось…
Вот я вижу, как через толпу проталкивается юноша, одетый как небогатый студент, в руках у него огромный букет. Его пытаются поймать за шиворот – куда лезешь?.. Он пригибается и проскакивает под локтями гигантов-гвардейцев, выпрямляется, кричит что-то, и букет летит мне в лицо, прямо в лицо, и я с силой отшвыриваю его, как велел Одо. Точно так же, как отбивала мяч, когда мы с девочками играли летом во дворе пансиона…
* * *Мне было очень больно и тяжело, а стоило пошевелиться, сделалось стократ больнее.
– Вы живы? Живы? Что с вами, отвечайте сейчас же! – выкрикивал мне в лицо герцог Мейнард. У него по лицу струилась кровь из рассеченного виска, но он этого не замечал. – Ну же, Эва!..
– П-пожалуйста, слезьте с меня, – выдавила я, поняв наконец, что он своей тяжестью вдавливает корсет мне в живот. – Вы меня раздавите…
Канцлер быстро поднялся – как он ухитрился сделать это, не выпуская меня из рук, остается для меня загадкой и по сей день, – и я смогла взглянуть по сторонам.
Наша карета лежала на боку. Один коренник бился в агонии – предсмертный лошадиный крик ужасен настолько, что я зажала уши и ткнулась лбом в грудь Одо. Второй… нет, не хочу вспоминать, что от него осталось. Ошметки, по-другому не скажешь.
Четыре другие лошади – тоже израненные – истошно ржали и пытались умчаться, но не могли ни порвать сбрую, ни сдвинуть с места мертвый – во всех смыслах этого слова – груз, разве только немного. И к лучшему – если бы кони понесли, жертв оказалось бы намного больше…
Кругом тоже кричали, плакали, стенали…
– Ска… скажите, пусть пристрелят лошадь, – выговорила я. Не знаю, откуда это взялось в моей голове, из книги, быть может?
– Сами догадаются, – ответил канцлер, и в это самое мгновение хлопнул выстрел. Крик – лошадиный – стих. – Богиня, я думал, все, конец… Если бы мы оба не стояли…
Я сообразила – он успел схватить меня и выпрыгнул из кареты, закрывая своим телом, когда прогремел взрыв. Наплевать на ушибы – я даже не ударилась, кажется, пышные юбки церемониального платья смягчили удар о мостовую, а голову мою, кажется, канцлер оберегал особенно – мне смутно помнилось, что стукнулась я не о камни, а о его руку…
– П-поставьте меня на ноги, Одо, – выговорила я, слегка заикаясь. – Люди… люди должны видеть, что я жива. Скорее же!
Он не просто помог мне встать, а, кажется, даже приподнял повыше, и крик
