– О, не сомневаюсь, ваше величество. Вы ведь читали доклад о качестве образования в других заведениях, не так ли?
– Да, и была потрясена. Полагаю, обеспеченные люди, желающие своим дочерям лучшего будущего, не откажутся платить немного больше за по-настоящему качественное обучение. А теперь, госпожа Увве, я хочу увидеть ваших подопечных и их наставников!
– Прошу, ваше величество…
Она засеменила по направлению к большому залу, вся сжавшись, и я почти услышала ее мысли: что, если королева решит, будто ученицы недостаточно воспитаны? Плохо одеты? Неряшливы? А учителя?.. Все предупреждены, но ведь Агсон может понести какую-нибудь выспреннюю чепуху, как всегда в минуты волнения, а другие…
Канцлер тронул меня за локоть – он прекрасно чувствовал мое состояние, – а я кивнула и внутренне собралась. И когда вошла в большой зал и встретилась взглядом с портретом Дагны-Эвлоры, только улыбнулась – так и казалось, что она следит за мной ревнивым взглядом, но мне некогда было обращать на это внимание.
Гулкий вздох пронесся над рядами учениц, и они склонились в глубоких придворных поклонах, все, как одна, – наверно, их дрессировали днем и ночью, чтобы не осрамить пансион перед королевой.
Я искала взглядом знакомые лица и находила – учителя, это понятно, мои однокашницы…
– Какие у вас грациозные воспитанницы, – не удержалась я, и на щеках госпожи Увве вспыхнули алые пятна.
– Бла… благодарю, ваше величество, – выговорила она. Надо же, тогда, в разговоре с моим мнимым отцом, она ничуть не робела, а теперь… С другой стороны, одна сиротка и дело всей жизни – есть же разница? – Их учительница манер и танцев когда-то была примой королевского балета…
Дамы за моей спиной ахнули и зашушукались, а я поняла, откуда у госпожи Тассон такая осанка и изящество движений. Она никогда не упоминала, где и кем служила прежде, муштровала нас жестко и даже жестоко, зато теперь я чувствовала себя на паркете бального зала, наверно, так же уверенно, как она когда-то – на сцене.
Госпожа Тассон приблизилась, заметно хромая и опираясь на трость, с достоинством поклонилась. Должно быть, уйти со сцены ее заставила травма – от этого никто не застрахован. Но неужели нельзя было вылечить ее? Кто теперь узнает… Сама она вряд ли скажет.
– Богиня всемилостивая! – выговорила вдруг графиня Эттари и шагнула вперед. – Парящая над сценой! «Как лепесток весной взмывает над цветущим садом»… Сударыня, я видела ваше сольное выступление, когда была еще девочкой, и до сих пор оно у меня стоит перед глазами!
– Право, не нужно…
Госпожа Тассон еще сильнее сжала губы. Девочки не смели шушукаться, но переглядывались с изумлением: неужели эта сушеная старая дева когда-то в самом деле была балериной? Выступала перед его величеством? Да ведь они теперь с нее живой не слезут, пока не узнают, что да как! Я бы точно не отстала…
– Я мечтала о вашем автографе всю сознательную жизнь, – сказала графиня и открыла сумочку. – И если вы откажете мне, я… право, останусь жить в этом пансионе до тех пор, покуда вы не снизойдете до меня! Ваше величество, вы ведь позволите мне?..
– Несомненно, – ответила я, глядя, как она вынимает старый снимок, уже потускневший от времени. На нем едва узнаваемая госпожа Тассон – не юная уже девушка, какое там! – действительно словно летела в немыслимом пируэте над сценой.
Графиня отлично подготовилась, вот что я хочу сказать. Вероятно, она вовсе не была поклонницей немолодой балерины и даже никогда не видела ее выступлений, но какой эффект произвели ее слова!
– Учитесь, сударыня, – шепнул мне Одо, и я уверилась в своей правоте.
Госпожа Тассон неловко расписалась, едва не уронив живо поданное вечное перо, и отошла в сторону. Мне казалось, ее душат слезы, но позволить дать себе слабину на глазах у стольких людей? У королевы? И тем более воспитанниц?.. Нет, никогда!
У кого же мне предлагалось учиться? У графини Эттари или учительницы танцев? Наверно, у обеих…
Было произнесено еще несколько дежурных фраз, и, наконец, мы перешли к награждению лучших учениц.
Сэль… Вот она, Сэль, стоит в первом ряду и смотрит на меня так, будто узнала. Но нет, быть этого не может, просто она чудовищно волнуется – как и я.
– Сэллин Нарш, – называют ее имя, она делает шаг вперед и приседает в заученном реверансе. Даже дышать боится, по-моему, а Юна в середине шеренги изо всех сил сжимает кулаки – лишь бы подруга не опозорилась!..
Сэль подходит и снова приседает так низко, что я вижу ниточку пробора в ее темных волосах. Мы с ней одного роста, но она постаралась не опозорить госпожу Тассон – та даже с больной ногой могла показать какой угодно поклон и заставила нас выучить все, что знала сама и на что нам хватало скудных способностей…
– Встань, дитя мое, – эти слова срываются легко: я хорошо помню, как называет меня Дагна-Эвлора. – Ну же, не бойся взглянуть на меня! Я ведь не какой-нибудь болотный огонек-призрак – посмотришь и не вернешься.
Сэль, кажется, вспоминает наши ночные разговоры и наконец-то смотрит на меня в упор – неверяще и испуганно. Надо же, я совсем забыла, какие у нее глаза – серые с рыжими крапинками, издалека кажутся карими…
Награждают отличившихся учениц обычно грамотами и книгами. Грамоты, ясное дело, были подготовлены заранее, а вот насчет книг я имела собственное мнение, а Одо махнул рукой – делай что хочешь, хватает забот посерьезнее.
– О тебе пишут, что ты любишь читать, – начала я, и Сэль опустила глаза. Наверно, подумала, что сейчас ей всучат какой-нибудь справочник молодой хозяйки или сборник назидательных историй. – А о чем?
– Простите, ваше величество? – пискнула она.
– Ну, какие книги тебе нравятся? О приключениях, путешествиях или о любви?
Сэль сделалась невозможно красной, покосилась на госпожу Увве, потом выговорила шепотом:
– О приключениях, ваше величество…
– Но конечно, встревать в эти приключения должны двое, не так ли? Ну же, перестань краснеть! – Я наклонилась чуть ближе и шепнула: – Сама донельзя люблю подобные истории, а потому, думаю, тебе понравится это сочинение…
Кто-то из свитских подал мне пухлый томик и перо, я раскрыла книгу на титульной странице и быстро написала: «Милой Сэль Нарш». И подписалась привычным уже витиеватым росчерком, а вдобавок быстро нарисовала свой профиль – я часто рисовала его на полях черновиков, – только не с косой, а с прической. Данкир сказал, что и ее величество любит изображать красивые женские головки на подвернувшихся под руку бумагах, и я подумала – это меня не выдаст.
Сэль прижала подарок к груди, неловко поклонилась, потом вернулась на свое место. Лицо ее сияло торжеством: даже директриса не посмеет отнять королевский дар! И уж
