Признаюсь, эти занятия нравились бы мне куда больше, если бы не приходилось разделять их с Дагной-Эвлорой. Теперь уже маскировали меня, и я тихонько сидела в уголке, пока ее величество внимала титулованным наставникам. Выдавать ее за некую Иду перед ними было невозможно: они слишком хорошо знали Дагну-Эвлору, и если некоторые перемены в характере резонно списывали на последствия болезни, то провалы в знаниях этим объяснить было сложнее. Хотя не невозможно, как уверял Боммард – и неизменно припоминал случай, когда один мужчина после сильного удара по голове начисто позабыл собственную тещу и суммы, которые был должен собутыльникам. И если последние отнеслись к этому с пониманием, то теща…
Дагна-Эвлора была умна – она на лету схватывала то, над чем мне приходилось корпеть часами, – но очень быстро теряла интерес и явно не имела привычки к регулярным занятиям. Об этой ее особенности наставники были прекрасно осведомлены, а потому отведенное на обучение время хаотически делилось между точными науками, литературой, историей и многим другим. Мне было сложно приспособиться к такому расписанию – например, я готовилась к уроку математики, а Дагне-Эвлоре вдруг захотелось вызвать преподавателя истории, – но я не жаловалась. Даже в таком странном режиме я научилась намного большему, чем могла бы когда-либо узнать в пансионе. И даже, подозреваю, на курсах для девушек: графиня Эттари увлеклась и заявила, что прежде, чем подпускать вчерашних выпускниц пансионов к детям, следует закрепить их знания и дать узнать кое-что об этих самых детях и особенностях их поведения. Много ведь случаев, когда молоденькие гувернантки и учительницы просто не способны справиться с подопечными! И если в пансионе особенно не побалуешь, то из семей капризные дети запросто выживают чем-то не понравившуюся учительницу…
Еще, добавила графиня, девушки – в особенности сироты – зачастую плохо представляют, как нужно планировать траты, а вдобавок имеют самое расплывчатое представление о собственных правах, а не только обязанностях. Поэтому необходимо вразумить девиц прежде, чем они окажутся на грани выживания и отправятся торговать собой за кусок хлеба или сотворят с собой что похуже. Я тогда вспомнила слова Одо о том, скольких нищих и безупречных вылавливают из реки, и дала немедленное согласие.
Пускай не каждая отправится на эти курсы и тем более осилит всю премудрость, но… Вода камень точит, верно? «Не перегните палку», – только и сказал Одо, но возражений по сути не последовало. В конце концов, это была инициатива графини, а средства у благотворителей она изыскивать умела, так что казна не страдала от ее неуемной жажды деятельности.
Впрочем, я отвлеклась. Повторюсь: Дагна-Эвлора была очень умна. Кроме того, пускай я была на полгода старше ее, учили ее не в пример лучше, и потому мне очень сложно было угнаться за нею в занятиях. Все-таки одно дело – индивидуальные занятия с лучшими преподавателями, каких только можно найти, и другое – обычные, в классе…
Кажется, это забавляло Дагну-Эвлору: пусть ее до сих пор не выпускали к публике, но хотя бы так она могла продемонстрировать, насколько превосходит меня!
Странное дело: еще месяц-другой назад я не обратила бы на это внимания и подумала, что так и должно быть. Не может девушка из захолустья превзойти в науках королеву – хорошо, прежнюю младшую принцессу, но все-таки это огромная разница! Теперь выпады Дагны-Эвлоры по поводу моих, мягко говоря, скромных успехов в учебе и тем более явных неудач вызывали у меня злость. Не такую, от которой темнеет перед глазами, но заметное глухое раздражение, избавиться от которого не было никакой возможности: каждый день повторялось одно и то же. И даже если мне вдруг удавалось немного вырваться вперед, в следующий раз Дагна-Эвлора с особенным удовольствием втаптывала меня в грязь, где мне было самое место…
Я не жаловалась: не видела ни смысла, ни тем более особенных причин. Просила Данкира, а иногда и Боммарда объяснить мне что-нибудь, если вовсе запутывалась, но и только.
Однако укрыть что-то от канцлера невозможно, и пора мне уже было это уяснить…
– Вы неважно выглядите, сударыня, – сказал он мне, навестив однажды вечером. Я привыкла ужинать в одиночестве или с Данкиром (он все еще опасливо поглядывал на новую люстру), потому удивилась нежданному визиту. – Кажется, я запретил вам читать по ночам? Нэне следует сделать строгий выговор – она должна смотреть за вами, а что я вижу?..
– Я ведь не романы читаю, – ответила я. В самом деле уже и не помню, когда в последний раз брала в руки что-то подобное, разве что во время награждения учениц. – И не нужно наказывать Нэну. Она меня ни разу не застала с книгой. Я умею прятаться – еще в пансионе научилась, а здесь это в разы проще. В спальне никого больше нет, а свечу задуть – секундное дело.
– От этого остается запах. – Одо подошел ближе. – Нэна достаточно опытна, чтобы его учуять. В большой душной спальне, где сопят и ворочаются два десятка девиц, его можно не уловить, но не в вашей. Стало быть, читаете вы при волшебном огоньке, а выпросить его могли только у Данкира. И вероятно, он присовокупил еще и какую-нибудь маскировку. Или, наоборот, сигнальные чары, чтобы вы успели спрятаться от Нэны. Прекрасно: она оправдана, а с этим… я еще поговорю по душам.
– Только без стрельбы! Пожалуйста, не вините его…
– А кого? Вас? Что молчите? Ах, киваете… Чего ради эти жертвы? У вас испортился цвет лица, – он бесцеремонно взял меня за подбородок и повернул к свету, – под глазами круги, губы потрескались… В таком виде вы намерены встречать очередную иссенскую делегацию?
– Может быть, пора уже ее величеству принимать послов? – спросила я, отстранившись.
– Мне решать, что и кому делать. Во всяком случае, до совершеннолетия ее величества.
– Ее – несомненно, но вы забываете, что я уже почти полгода как не ребенок.
Воцарилось неловкое молчание.
– Я забыл о вашем дне рождения, – произнес наконец Одо. Впервые я услышала в его голосе виноватые нотки.
– Не важно, я сама о нем позабыла, так здесь летит время. Недавно спохватилась, что уже весна, а… а куда пропали осень с зимой, и не упомню.
– А ведь он пришелся точно на осенний праздник, – не слушая, продолжил он. – Вы, получается, вдвойне отмечены Богиней, сударыня.
– Разве это плохо?
Я невольно улыбнулась: в тех письмах, что передал мне Одо, девочки поздравляли меня с совершеннолетием – только тогда я о нем и вспомнила! Они ничего не могли мне подарить, но слова их были дороже всех конфет и цветных карандашей этого мира.
Одо молчал очень долго.
– Не нужно больше читать по ночам, – сказал он наконец. – Я не приказываю, я прошу, сударыня…
– Но
