Если взять гранулу под язык, то она подействует гораздо сильнее и быстрее. Другое дело, что потом никак нельзя будет избавиться от вкуса во рту, которым на пару дней окрасится вся еда и питье. Однако на фоне того, что Даро и так испытывал, эта горечь была каплей в континентальном ливне. Приятная расслабленность и блокировка тяжелых мыслей — истинное благословение. Побочный эффект кайон — это трудность в сдерживании эмоций. Однако Даро все же сумел собраться, когда услышал, как дверь спальни приоткрылась. Аэ, Найя будет злиться, увидев его таким, валяющимся на постели прямо в одежде… Даро фыркнул. Сейчас это веселило.
Но в комнату вошла вовсе не Найя, и улыбка застыла на губах Даро. Туа на мгновение замерла на пороге, потом подошла к постели, с которой Наследник так и не успел встать, и грациозно опустилась на колени, темно-лиловое одеяние растеклось по полу. Туа плавным движением потянулась к поясу Даро, вынула из ножен короткий нож, подала на вытянутых руках и опустила лицо.
— Вы властны над моей водой и жизнью, господин, — певуче сказала паури. — Но над своим сердцем не властна я сама. Я заслуживаю смерти за то, что совершила.
Колоссальным усилием воли Даро удалось вернуть себе ясность рассудка. Ее слова пугали. Заметив его колебания, Туа подняла глаза.
— Так будет лучше для всех…
— Что ты сделала? — сглотнув, хрипло спросил Даро.
Паури не опускала взгляда, в котором плескалась поистине страшная решимость, граничащая с одержимостью.
— Я тайно касалась его руки, господин.
Даро вскочил, едва не опрокинув Майко на пол. Услышанное ошеломило его, тело не сразу сумело осознать смену положения, Даро пришлось схватиться за столбик кровати, чтобы не упасть.
— А… он? — наконец, выдавил Даро.
Кайон обостряет ощущения, на которых сосредотачиваешься. Сейчас больно было дышать. Риэ не мог. Он не мог послать к аатским хвостам честь лучшего друга ради… ради этой… ради кого угодно.
— Он касался моей. Но я была первой, — твердо сказала Майко.
Даро ощущал, как кромсает внутренности безмолвно распускающийся в груди ледяной цветок.
— Господин, — напомнила Туа, вновь протягивая нож.
Когда-то для этого их и использовали. Мгновенно карать неповиновение или предательство. С тех пор минули сотни оборотов, но в Паур время текло медленнее.
— Господин…
Даро резко повернулся к ней, и паури невольно отшатнулась от его взгляда.
— Положи нож. Иди к себе.
Челюсти сводило, губы едва слушались.
— Но…
— Я отдал… тебе приказ, — сумел выговорить Даро.
Туа растерянно уронила руки, лезвие чиркнуло по камню. Теперь, когда решимость Майко распалась, стало видно, насколько ей страшно. Паури дрожащими руками подобрала пышные юбки, поднялась и выбежала из комнаты.
Даро уже давно не чувствовал своей руки, все так же сжимающей столбик кровати. Подсветка узорных плиток пола, реагирующая на движение, померкла. Спустя бессчетные печати черноты из окон пролился рассвет. Плиты посерели, окрасились голубым, оранжевым. Даро оторвал от них вазгляд и поднял голову, услышав шаги, но не стал оборачиваться.
— Я предал твое доверие.
— Я знаю, — ровно сказал Даро.
Риэ судорожно вдохнул.
— Это полностью моя вина… прошу, дай мне…
— Замолчи, — рявкнул Даро, поворачиваясь к нему. — Думаешь, если я не позволил тебе улететь, так позволю уйти туда, откуда не возвращаются?!
Риэ побледнел, его взгляд упал на все еще валяющийся на полу нож.
— Твоя паури жива и здорова, — криво усмехнулся Даро.
Риэ выдохнул, даже не пытаясь скрыть облегчение.
— Но такое не прощают…
— Кто ты, чтобы решать за меня?! — с яростью прорычал Наследник.
Риэ хотел сказать еще что-то, но Даро резко мотнул головой:
— Оставь меня одного!
Стоило двери закрыться, как Даро подхватил со столика хрупкий алоосовый кувшин и с размаху швырнул его в стену.
***
Найя уже давно не открывала файлы из безымянной папки браслета. Запрещала себе даже вспоминать о них, хотя все еще не могла удалить. Однако теперь любое средство было хорошо, чтобы успокоиться и хоть немного привести себя в равновесие. То, что творилось с Даро, перестало огорчать ее и начало пугать. Отец тоже не мог не замечать перемен в Наследнике, но, видимо, прожил слишком долго и видел слишком много, чтобы придавать временному кризису столько значения, сколько придавало ему младшее поколение Онья. Для тех, кто наблюдал сотни тысяч рассветов и закатов, любая трудность и волнение — лишь песчинка, которую унесет вода. Хотя Итари и проводил время с ней и с Даро, Найя постоянно ощущала, что взгляд отца устремлен сквозь них — в вечность, которую им обоим только предстояло постичь. Тогда сиюминутные беды прекратят таковыми быть и брат с сестрой станут другими… если доживут.
Она открыла голографию наугад, попав на одну из последних. Там Риэ все еще носил фиксатор на плече, а в вырезе туники виднелись острые края заживающих шрамов. Найя задумчиво провела пальцем по его лицу, глядя, как мерцающие точки нарушают свой четкий строй под ее прикосновением. Отец говорил: на любую проблему можно посмотреть под другим углом. Пора показать, на что способна Найя Лейя Онья. В голову ей пришла ошеломительная в своей простоте и гениальности мысль… Но радоваться было рано. Необходимо все проверить. Найя вызвала экран встреч отца, быстро просмотрела списки и, узнав, когда нужный ей советник будет во дворце, отправила запрос на консультацию.
***
Теплые струйки стекали по лицу, по шее, и дальше, под тунику. Скользили по рукам. Дождь пах яркими и острыми цветами аланга, чья пыльца пропитывала воду, а широкие листья нависали сверху и лопотали, стукаясь друг о друга, когда на них падали тяжелые капли. Домашняя туника и штаны набрякли, ладонь ощущала мокрую землю с вкраплениями нанесенного ветрами песка.
— Даро.
Он открыл глаза. Перед ним стояла прабабушка.
«Встань».
Он послушался. И пошел за ней.
У Шуа в покоях, выходящих огромными окнами в сад, уже все было готово: сухая чистая одежда из мягкого уэна, еда, питье и ворох подушек в углублении пола. Все совсем так, как было много оборотов назад, когда маленький Даро, набегавшись в саду, приходил к прабабушке и порой даже засыпал на этих подушках под шелест листьев.
Даро безучастно стоял, пока слуги раздевали его, сушили и снова одевали. Шуа не спускала с правнука глаз, а потом жестом отослала всех и села на подушку, показав Даро на соседнюю. Он сел.
«Так не может длиться и дальше, Даро».
Ему нечего было ответить.
«Я прожила слишком долго, чтобы остаться слепой и глухой. Чтобы не понять, что происходит. Мне важна честь рода. Но твое счастье и жизнь важнее этой чести».
Даро удивленно взглянул на Шуа. Она улыбнулась и коснулась его предплечья своей сухой рукой.
«Всем нам».
— Что это значит?
