Николая Чершевского… Глубоко чту его. Спать… Спать…») — сменились глубоким сном, со сновидениями яркими и цветными.
ГЛАВА III
Планета Мезля.
Рабсийская Федерация.
4004 год бронзового века.
14 авгутса. Пятница
Рэд не ошибся: дать ему приют согласился врач Алексей, двоюродный брат знаменитого Николая Чершевского, заслуженного деятеля искусств Савейского Союза, автора повести «Пятнадцать моментов войны». По этому произведению был создан сценарий лучшего савейского фильма о разведчиках. В это утро (в тот самый момент, когда Рэд пробирался от лесной заимки к полустанку сквозь заросли некошеных, в рост человека, трав) — братья сидели за круглым обеденным столом из резного дуба и весело смеялись. Семейный завтрак подходил к концу, изумительно вкусная форель по-гишпански была уже съедена, на красно-золотой скатерти не осталось столовых приборов.
— Это уморительно! — басисто хохоча и утирая набежавшие слезы, вымолвил шестидесятилетний литератор. Справившись наконец с приступом смеха, он разгладил колючую седеющую бороду, и обратился к брату: — ты только посмотри, Алеша, какой совет мне прислал очередной доброжелатель! Он, видишь ли, рекомендует написать детектив «современный в полном смысле слова». То есть бездумный боевичок, где у чужих берегов выплывает боевой пловец, за спиной у коего висит ручной пулемет, в одной руке зажат чемодан штатовских таллеров, а в другой — 20 килограммов эксплонида. — писатель подчеркнул интонацией букву «д» в названии взрывчатки.
— Ха-ха-ха — залился звонким смехом сорокалетний Алексей. — Великолепный совет!
— Советчику и невдомек, — с улыбкой продолжил Николай — что название этой взрывчатки оканчивается на «т». О сюжете я уж не говорю. Оказавшись на чужих берегах, пловец «мочит» плохих парней (естественно, зарубежных), знакомится с королевой красоты, исполняющей танец живота в местном кабаре, а потом пресловутым «эксплонидом» взрывает дом, где живет главарь мафии, некогда похитивший красотку из Рабсии. Влюбленные бегут из города, за ними гонится мафия и полиция, но при содействии знакомого разведчика их переправляют на родину в подводной лодке. Хэппи энд.
— Николай, без шуток, — подобный «экшн» будет иметь куда больший коммерческий успех, чем твои романы, где разведчик-интеллектуал часами размышляет над историей, философствует, анализирует, ищет в сложном переплетении событий причины, определившие лицо современности. Да и вообще, герой твоих повестей служит определенной идее, глубоко им осознанной. А не пресловутому чемодану с таллерами, не красотке из кабаре, и даже не государству. «Родное» государство, отступив от идеи, которую герой исповедует, становится его врагом. Ты ведь прекрасно это показал в последней книге цикла о разведчиках — в повести «Безнадежность».
— Именно! Там я пишу о том, что после войны, при диктаторе Слатине, разведчик вернулся на родину и был арестован. Увидев, как извращена бюрократами идея революции (а именно ей — не государству! — герой посвятил свою жизнь) — он сидя в тюрьме начал единоборство уже не с иностранными, а с «отечественными» спецслужбами и следователями. Чтобы сохранить себя как личность. Чтобы не предать гуманистические ценности, в которые верит.
— Ну вот, вот… Сам посуди, способен ли нынешний массовый читатель понять его мотивы? А чемодан с таллерами или красотка из кабаре, в крайнем случае «интересы государства» (каким бы оно ни было) — это стимулы общепонятные…
— Для идиотов… — с усмешкой дополнил Николай, откинув широченную прямую спину на огромное, напоминающее цесарский трон кресло из карлейской березы. — Но я пишу для интеллигенции. На старости лет отказаться от оригинального стиля, отдаться бульварщине… Нет уж, извини! Неужели не ясно, что беготня со взрывчаткой, стрельба из автоматов и прочий «экшен» — это завершающий этап тайной деятельности, это вершина айсберга. Она видна всем. А самая важная часть подобной работы — если уж не чисто умственная, то по крайней мере мирная. Она делается в тиши кабинетов, где планируются тайные операции, в банках и биржевых залах, где завязываются узлы финансовых противоречий. В кулуарах парламентов, в губернаторских особняках. Да и везде, где люди с похожими взглядами и целями встречаются, беседуют и находят друг друга — в ресторанах и салонах, на выставках и загородных дачах, на заводах и в конторах. Если этой предварительной, незаметной, но самой важной работы я не покажу — моей писанине грош цена.
— Ну, гроши-то получают те, кто пишет о реальных серых буднях заговора. А с обложек бестселлеров глядят яркие красотки, устроившихся на килограммах эксплонита и денежных чемоданах.
— Знаешь, в моем возрасте коммерческий успех уже становится безразличен. — серые глаза Николая мудро, насмешливо и чуть печально глянули на брата из-под темных широких бровей — Да я никогда за ним и не гнался. В 3988 году мы основали совместное с Франкией издательство «Фридэм», и успех пришел сам собой — писательский образ был уже наработан, без дешевых рекламных трюков. Наработан, в первую очередь, интеллектуальными детективами, кои ты так ругаешь. Писатель — это прежде всего учитель публики, ему не стоит рассчитывать на безмозглых учеников. Хорошая книга обязана быть сложной.
— Да, твой стиль требует от читателя напряженной умственной работы. Ты ведь берешь нити событий, начавшихся в разных концах страны, иногда на разных континентах — и связываешь их воедино где-то в середине повествования. Пути твоих героев еще не пересеклись, а нетерпеливый потребитель, глядишь, уже захлопнул книгу в самом начале. Вот допустим, цикл «Гегемония», написанный тобою в 3984 году… При его чтении нужно вычертить сложную схему, иначе взаимопересечения героев останутся просто-напросто непонятны.
— Верно. Читатель должен работать, собеседовать с книгой. Это трудно? Что ж. Всякое саморазвитие — труд. Алексей, спасибо, что ты мне напомнил об этом цикле. У меня с ним связаны самые приятные воспоминания — тогда я поехал в Южную Армарику, чтобы вжиться в историю континента. Впрочем, я туда ездил и в 3971 году. Великолепный плавильный котел рас, наций и культур! А как интересны были беседы с председателем Сальватором Арьенде, впоследствии погибшим во время фашистского путча от рук головорезов генерала Нипачета… Знаешь, то что там произошло, напомнило мне как две капли воды расстрел рабсийского парламента спустя два десятилетия. Оба события приводят к одному выводу — безоружное Добро обречено.
В столовой воцарилось молчание. Обдумывая высказанную Николаем философскую мысль, Алексей оглядел стену, украшенную пестрыми карнавальными масками, античным оружием, национальными костюмами разных стран и народов. То были подарки его двоюродного брата, привезенные им в разное время из экзотических стран. Затем он перевел взгляд на полки серванта — здесь были сотни книг на разных языках мира, их ряды были неровны — на каждую полку книги подбирались не по размерам или цвету обложки, а по содержанию, так что хаотичность была лишь кажущейся. На других полках стояли декоративные фигурки людей, животных и птиц, удивительно изысканные, выполненные из тонкого фарфора. Их Николай привез из Алемании — он ездил туда двадцать лет назад, чтобы разыскать и вернуть в Рабсию культурные ценности, похищенные фашистами во время мировой войны. Впоследствии, при Дельцине, многие из найденных картин были вновь украдены и вывезены за рубеж — тот период был вакханалией воровства. Взгляд Алексея скользнул на противоположную стену, на огромную картину с изображением Вьентамского дворца — красные стены этой многоярусной пагоды были расписаны золотым причудливым орнаментом. Обстановка комнаты располагала к историческим воспоминаниям.
Наконец, прищурив зеленовато-карие глаза и чуть наклонившись к собеседнику, Алексей задумчиво промолвил:
