Он глянул через плечо. Бледный Эрик стоял меж деревьев. Ник закрыл глаза и увидел самого себя на дне каменоломни, пойманного в голубое око чего-то бесконечного и непостижимого. Увидел самого себя и Эрика, детей, сбившихся в кучу в пасти земли и чувствующих ее дыхание. Ужас, пережитый тогда, тысячекратно разросся, готовый целый свет пожрать. Вот то-то и произойдет, если тьму не сдержать.
Ник открыл глаза. Женщина со швами на коже продолжала смотреть на него. Все пустоты в своей жизни: Мелани, говенная его работа – теперь он мог бы, наконец, заполнить чем-то стоящим. Он мог бы искупить то, что не сумел уберечь Эрика все эти годы тому назад. Искупить это ради Вэл, ради своих племянников и их детей, кому предстоит идти по жизни через много лет.
Голод сидел у него в желудке, терзая его. Женщина в швах вновь взяла его за руку, теплая ладонь прижалась к его собственной. Желудок урчал. Он уже взялся за дело. Ник сосредоточился на пространстве, позволяя тому раздвинуться, чтобы места хватило удержать тьму внутри.
– Да, – произнес он.
Горло свело, и больше никаким словам проскочить не удалось. Ник шагнул в сторону сарая, женщина в швах пошла рядом, а бледный призрак Эрика – за ними следом.
На этих обугленных берегах времени
Брайан Ходж
Брайан Ходж один из тех людей, кто всегда найдут, чем заняться. На данное время он издал десять романов, а одиннадцатый выйдет годом позже. Помимо этого его перу принадлежат свыше 120 рассказов и повестей, представленных в четырех полновесных сборниках. Первый его сборник, The Convulsion Factory («Фабрика конвульсий»), критик Стенли Уайтер включил в число 113 лучших современных книг в жанре ужаса.
Живет он в Колорадо, где с удовольствием занимается еще и музыкой с фотографией; обожает разводить в садике всякую органическую жизнь, кроме вороватых белок; занимается рукопашным боем и кикбоксингом, от которых вовсе никакого проку в борьбе с белками.
Обращайтесь через его веб-сайт (www.brianhodge.net) или Facebook (www.facebook.com/brianhodgewriter).
Я видел, как это случилось, видел, как улица раскрылась и разом проглотила моего сына.
Я знаю, как сказывается на человеке стресс, как он действует. Когда неистовый хаос бьет тебя без предупреждения, разуму приходится налегать. Он запаздывает соображать, что к чему. На четыре секунды в среднем. В эти четыре секунды весь ваш мир может пойти прахом.
Когда я вновь прокручиваю в голове тот момент, то в эти самые четыре секунды творю сверхчеловеческие вещи. Прыжком принимаю боевую стойку через наносекунду после того, как начал дыбиться тротуар. Глазом не моргнуть, как я пролетаю тупик в конце нашей улицы. Ловлю за бампер машину Дрю, и времени, пока она качается на самом краю, вполне хватает, чтоб он из нее выбрался и отпрыгнул на безопасное расстояние прежде, чем я отпускаю бампер, а потом крепко хватаю Дрю, и мы вместе смотрим, как уносятся габаритные огни на дно образовавшейся воронки.
В те четыре секунды я не бывший спецагент Бюро. И никогда не лез я в частный сектор за баблом, устраивая корпоративные семинары про то, как улучшить бизнес, выучившись читать язык телодвижений. Ничего такого. В те четыре секунды я – супергерой, с верой в которого вырастал мой сын.
А было не так. Я в садике прилаживал новый кусок шланга к поливальной линии на цветочных клумбах, поднял взгляд на звук его «Мазды» и смотрел на то, что происходило, не шевельнув ни мускулом. Когда Дрю шагов на тридцать въехал в тупик, улица просела, когда передок его машины прокатил по слабому месту. «Мазда» кувыркнулась в эту свежую рану на асфальте: перед вниз, а задок вверх взметнулся, – а потом, скрежеща, пропала из виду.
Тогда я побежал. На четыре секунды позже вечности. Когда добежал туда, Дрю уже пропал, а мне только и оставалось, что стоять на кромке пропасти да глазеть в кромешную темень провала в несколько десятков футов. Мне даже машину не было видно. Земля словно бы зевнула, разверзнув глотку, какую годами выращивала.
Так оно и было, если разобраться. Случилось бедствие, какое готовилось поэтапно, на какое время ушло.
Два года на самое последнее проявление его. Почти столетие – еще на одно.
А за пределами этого мы уже на миллионы лет счет ведем.
Соседи были добры, как добры оказываются соседи, когда судьба лупит по кому-то из ближних, и какое-то время жива была надежда. Мы цеплялись за нее, потому как все умом понимали, чем должны заканчиваться такие неприятности в нашей-то округе. Малыша-ползунка вытащили из заброшенного колодца. Щенка спасли из ливневой канавы. Насмотритесь такого по теленовостям – и выучитесь ожидать такого всегда.
«Его вытащат, еще день не кончится, вот увидите, вот посмотрите», – говорил мне Дейл, наш ближайший сосед. Мне в нем всегда виделся школьный и вузовский атлет, угробленный вечным сидением: толстый по талии, с румяным лицом, – человек, созданный, чтобы исходить по́том. Щеки его по случаю субботы покрывала рыжеватая щетина, такая же покрывала и половину его черепа. «Воздушная подушка должна сработать, она убережет его при падении. – Дейл не сводил глаз с суеты, поднявшейся вокруг провала, и кивнул, словно бы как он желал, так и делалось. – У них там лебедка есть. Высадят заднее окно и вытащат его оттуда. Вот подожди, сам увидишь».
Мне самому хотелось то же самое сказать Дрю, но, сколько я ни пробовал дозвониться на его мобильник, тот всякий раз на голосовую почту переключался, будто был вне зоны доступа. Что могло бы быть следствием самой земли, изолирующей и чинящей помехи, только ведь не думалось, что провал окажется чем-то похуже среднего подполья или глубокого гаража.
Я надеялся, что Дрю уже будет стоять на нашей лужайке к тому времени, как Джинни вернется домой из Скрэнтона, после утренних занятий в школе. Не вышло. Я как увидел ее, жилистую, коротко стриженную, несущуюся через все газоны от места, где оставила машину на улице, так и понял: интуиция подсказала, она уже знала. Я подхватил ее, мы упали на весеннюю траву, и я удерживал ее, пока не убедился, что она не собирается бросаться в яму следом за Дрю.
Тогда план «Б»: Дрю поднимут из провала ко времени, когда сюда прибудет его сестрица. Кэйти училась на втором курсе Карнеги Меллона и находилась на другом конце штата, в Питтсбурге, домой доберется к вечеру.
«Это ведь Дрю, не так ли?» – так ответила она на телефонный звонок. Они всю дорогу так меж собой общались, Кэйти покруче, чем ее братец, но оба были хороши. Есть у двойняшек такая черта – подтрунивать. Вам не понять.
За утро нашу несчастную улицу заполонили люди в форме и заграждения, мигалки и машины с эмблемами самых разных
