— Надеюсь, ничего плохого он обо мне не говорил?
Он снял с головы повязку и вытер платком лицо. Морщины закоренелого гуляки исчезли вместе с гримом. Он выпрямился и больше уже не был невысоким. Стройным и гибким, но никак не коротышкой.
— Нет, — ответил Брэд. — Он очень хорошо о вас отзывался. Но — ретро вы или нет?
— Ретро не могут быть полицейскими, — спокойно пояснил Гренме. — И, если вас это так интересует, то в Алсатии я был вовсе не в связи с выполнением каких-либо служебных обязанностей. Нас не тревожит, что происходит в подобных реконструкциях прошлых эпох.
— Тогда?..
— Что я там делал? — улыбаясь, перебил его Гренме, после чего на какое-то время задумался. — Не уверен, в состоянии ли вы понять это. Послушайте, я родился и всю свою жизнь прожил в старом Лондоне середины восемнадцатого столетия. Жизнь тогда была совсем не сахар. Я был беден — мне кажется, вы в состоянии представить себе, что это могло означать в те годы. Бедняк был в самом буквальном смысле грязен. Я работал конюхом, возчиком, факельщиком при богачах, мусорщиком — не брезговал любой работой, которая могла обеспечить меня куском хлеба. В большинстве случаев спал я в трущобах. Не умел ни читать, ни писать, и за всю свою жизнь никогда не имел своей собственной одежды. У меня были чесотка, грыжа и гнилые зубы. От недостатка витаминов стали кривыми мои ноги. Умер я под колесами экипажа какого-то джентльмена.
— Печально, — заметил Брэд.
— Жизнь для меня была сущим адом, — все тем же бесстрастным тоном продолжал Гренме. — Когда я слышу, что толкуют о присущей прежним дням романтике, мне хочется плеваться. Не было тогда никакой романтики — только грязь, невежество и болезни. Я это точно знаю. Я жил в ту эпоху. И все же я наведываюсь в Алсатию. Раз за разом туда возвращаюсь. Почему? Можете ответить мне на этот вопрос?
— Да, — сказал Брэд. — Могу. Вы возвращаетесь назад потому, что в любое время, когда вам заблагорассудится, можете уйти оттуда. Для вас это потеха — потому что вам не нужно там оставаться. Вы не возвращаетесь к старой жизни. Когда вы посещаете Алсатию, разговариваете на архаичном языке и переодеваетесь в старомодные одежды, вы воображаете, будто совершаете путешествие во времени. Так оно и есть, но попадаете в совсем другое время, а не в то, что осталось в ваших воспоминаниях. Сейчас вы больше не бедны, не немощны, не охвачены отчаянием. Вы можете расхаживать с важным видом, как какой-нибудь лорд, изображать из себя сводника или притворяться чокнутым. Но вам теперь не надо спать в трущобах и питаться всякой дрянью. У вас всегда есть возможность бегства из той обстановки.
— Вот в этом, по-вашему, и заключается ответ?
— Возможно, не все, о чем я говорю… — тут Брэд запнулся. — Многое может оставаться для меня неизвестным. Но вот это я знаю точно: вы в состоянии выдержать почти все, что угодно, если в любое время можете прекратить это. А вот когда вы не можете этого сделать, вот тогда жизнь в самом деле становится невыносимой.
— И вы совершенно уверены в этом, Брэд? — Гренме запрокинул голову вверх, глядя на угасающие звезды. — У вас это не вызывает никаких сомнений?
— Да. — Брэд нахмурился. Что-то уж очень настойчиво Гренме домогался именно такого ответа. Интересно, подумалось Брэду, для чего это все так ему нужно? — Есть огромная разница в том, когда живешь в запертой клетке по собственному желанию или принудительно заточен туда же до конца своих дней. Окружение одно и то же. Отношение к этому — совершенно иное. Все, короче говоря, сводится к тому, что когда у тебя в кармане лежит ключ от замка, на который заперта клетка, то даже и мысли не может возникнуть о том, чтобы биться головой о дверь.
— Всегда можно выйти наружу?
— Совершенно верно.
— И как раз в этом, по-вашему, разница между счастьем и горем?
— Можно сказать и так. — Брэдом все сильнее овладевало беспокойство. То, что поначалу казалось простым обменом мнениями, постепенно вылилось в глубокий философский спор.
— Вы знаете, Брэд, — улыбаясь произнес Гренме, — вы ведь действительно говорите сейчас о жизни вообще.
— Не понял.
— Не поняли? Меня поразил приведенный вами пример. Запертой клетки. Ведь это и есть жизнь, разве не так? Некоторые полагают, что застряли в ней и не в силах выбраться. Другие знают, что всегда могут ее покинуть. В любое время, когда пожелают. Вы к кому из них относитесь?
— Это столь уж существенно?
— Вполне возможно. Для вас. Может иметь даже очень большое значение. — Гренме пожал плечами. — Ну что ж, как я полагаю, каждый из нас отдает себе полный отчет в том, что касается нашего отношения к жизни. Когда-то я имел обыкновение относиться к жизни, как к тюрьме. Теперь мое мироощущение коренным образом переменилось. Может быть, и вы…
Он осекся и покачал головой.
— Оставим, пожалуй, эту тему. Большое вам спасибо за то, что вы указали мне на те причины, которые побуждают меня посещать Алсатию. Вы оказались правы. И тем самым доказали, что вы не глупец и не простак, Брэд.
— Благодарю вас.
— По крайней мере, — решил уточнить Гренме, — я очень надеюсь, что вы не дурак. Так что теперь не разочаровывайте меня.
Он улыбнулся и, помахав на прощанье рукой, удалился с такой поспешностью, что Брэд даже рта не успел открыть.
Задумчиво он глядел вслед удаляющемуся полицейскому, так и не поняв, что он из себя представляет. Гренме был, безусловно, очень странной личностью. Но он не был ретро и не было причин для того, чтобы он мог им быть. Между теми, кто не в состоянии думать ни о чем ином, кроме своей более ранней жизни, и теми, кто об этом даже и не задумывался, имеется широкий спектр людей с различной степенью приверженности к своему прошлому. Но есть нечто общее для всех людей без исключения.
Все они завязли одной ногой в прошлом.
Глава 9
Холодная, зеленая вода кишела самыми разнообразными, зачастую даже загадочными силуэтами. Буйные водоросли покрывали дно, настоящий лес из далеко вытянутых, непрерывно перемещающихся щупалец, среди которых пряталась пригодная в пищу добыча. Ныряльщик-аквалангист заприметил среди них какой-то серебристый блеск. Остановился, поднял ружье для подводной охоты, выпустил из него серебристый стальной гарпун с зазубренным наконечником.
Изящное существо широко разинуло рот, корчась в предсмертных мучениях.
Карл Холден проводил время в свое удовольствие.
Смотав леску, он схватил одной рукой рыбу и энергично заработал ластами, поднимаясь на поверхность. После полумрака охраняемых глубин фермы в речном устье солнце казалось особенно ослепительным. С плота к нему протянулась рука и помогла выбраться.
