— Вот это да! — воскликнул молодой его гость. Он вспомнил игрушку своего детства — собачью конуру, из которой каждый раз появлялась пятнистая жестяная собачка, стоило кому-нибудь произнести «Фидо!» в непосредственной близости к дверце конуры. Или произносимая тогда собачья кличка была «Трезор»? В точности он не помнил, но использовался тот же принцип, только теперь он был значительно усовершенствован.
— Вот такая маленькая хитрость, — как-то весьма небрежно произнес тучный ученый. — Я как раз и поддерживаю себя и это свое заведение, не испытывая особого недостатка в средствах, благодаря тому, что патентую большое количество именно таких штучек-дрючек.
Несмотря на ту вроде бы легкомысленную небрежность, с которой толстяк отозвался о собственных изобретениях, Ларри был прямо-таки ошарашен вот таким прикладным применением гениальных творческих способностей сидящего перед ним великого ученого. Но вместе с тем испытал и довольно острый приступ зависти к способностям Мэйна Корнмэна, к той свободе, которую они ему предоставляли, от всяких мирских забот, что зачастую удушали таланты более малого масштаба. Затем он принял во внимание чисто гаргантюанскую тучность ученого и больше уже не испытывал какой-либо зависти к нему. Этот заплывший жиром человек был рабом собственной необыкновенно разросшейся плоти.
И все же в манере, в которой его хозяин расправлялся со своим таким потрясающим завтраком, мало что указывало на то, что он был таким уж особым гурманом. Ларри даже как-то то и дело казалось, что Корнмэн насильно принуждает себя к приему пищи против собственной воли и делает это без всякого аппетита. Безусловно, такой человек вряд ли мог сам себя превратить в бездонную бочку для хранения пищи только вследствие потакания своим чрезмерным наклонностям к процессу еды.
Ученый, который все это время пристально наблюдал за Ларри, казалось даже без слов разгадал основное направление мыслей Ларри, и произнес несколько уныло:
— Вы, наверное, понимаете, что мой избыточный вес не является ни следствием нарушения обмена веществ, ни побочным эффектом неумеренного пристрастия к вкусной пище. Я ем так много, я остаюсь таким нелепым внешне только потому, что считаю крайне важным как можно дольше оставаться в живых.
— Я что-то не совсем вас понимаю, — произнес Ларри, чувствуя и себя несколько нелепо в этом огромных размеров халате. — Неужели это хоть каким-то образом связано и со мною?
— Боюсь, что это так, — последовал ответ толстяка, — но сперва мне придется рассказать вам, почему я веду такой образ жизни, почему так переедаю. Не знаю, помните ли вы об этом или нет, но двадцать лет тому назад положение мое было более, чем прекрасным.
— Я помню, — сказал Ларри. — Вы были прямо-таки кумиром для меня.
— Я и Бэйб Рут, вероятно, — произнес толстяк и чуть-чуть улыбнулся, после чего продолжал. — Я находился так сказать на передовой фронта исследований и открытий, что в конце концов привели к созданию атомной бомбы — причем никто из нас даже не представлял, что наши открытия могут быть вот таким образом использованы. — Он сделал паузу, затем добавил: — Именно тогда я наткнулся на нечто такое, что показалось мне куда более важным для человечества и его выживания, чем все то, чего мы надеялись достичь с помощью ядерных исследований. Видите ли, я имел несчастье быть в эту эпоху специализации человеком, органически неспособным к узкой специализации. Мне больше нравилось разбрасываться своими способностями и вести исследования в самых различных областях. Некоторые из них завели меня в весьма любопытные сферы.
— Пожалуйста, продолжайте, сэр, — произнес Ларри, когда его хозяин снова сделал паузу.
— Что, попались на крючок, друг мой? Вот и прекрасно, — снова чуть-чуть улыбнувшись, произнес Корнмэн. — Ну что ж, постараюсь быть кратким. Меня очень заинтересовала возможность партеногенеза. Я знаю, что теперь в лабораториях научились выращивать молодых кроликов и морских свинок без помощи спермы самцов, а вот в те годы я забежал далеко вперед по сравнению со всеми остальными. Еще в 1936 году мне удалось получить два помета котят, три — щенят и одного жеребенка шотландского пони, не прибегая к помощи каких-либо самцов.
— Вот черт! — с нескрываемым благоговением выпалил Ларри.
— Пока что вы еще ничего не услышали особого, — наклонив чуть набок голову, произнес толстяк. — Я более или менее в тайне сохранял результаты своих опытов — в стране прошло всего лишь десять лет после процесса Скоупса в то время, и любое сообщение, отдающее непорочным зачатием, могло вызвать целую бурю негодующих протестов.
Однако кое-что все-таки просочилось наружу — и с той поры у меня самого начались немалые неприятности. — Корнмэн извлек сигарету из серебряного портсигара, прикурил ее от серебряной зажигалки, после чего пододвинул портсигар в сторону Ларри, который с благодарностью воспользовался радушием хозяина. Тот же возобновил свой рассказ. — Меня начали по-настоящему обкладывать со всех сторон. Одно за другим блокировались другие направления моих исследований. Я испытывал такое чувство, будто меня принудительно заставляют заниматься только партеногенезом и ничем более.
Что же, мне это очень не нравилось. Мои исследования по данной тематике зашли настолько далеко, что я уже вполне был готов проводить контрольные эксперименты на добровольцах-людях, однако будь я трижды проклят, если сам желал, чтобы меня к этому подталкивали. Кроме того, меня очень заинтересовало, кто же именно так настойчиво подталкивает меня к этому. Поэтому я провел некоторое свое личное расследование. Я понимал, что нужно было обладать весьма немалым влиянием, чтобы можно было успешно работать против меня. Тогда я сам обладал очень немалым влиянием во многих кругах.
— Еще бы, — прошептал Ларри, позабыв о собственных неприятностях.
— Так вот, идя по одному из следов, мне удалось кое-что нащупать. Хотите верьте, хотите — нет, но это оказалась одна из женских организаций. Тогда я посчитал ее чем-то вроде лобби, оставшегося со времени расцвета движения суфражисток, которое искало новые мотивы для своего дальнейшего существования. Однако, в конечном счете, я выяснил, что эта организация нечто куда большее чем это — и куда более неуловимое. Пока я проводил это свое расследование, я прекратил все свои эксперименты.
Оппозиции это не понравилось. Они подослали ко мне несколько хулиганов, которым было вменено хорошенько меня избить, но мне удалось убежать от них — в те дни я еще не разучился бегать. На следующий день ко мне дозвонилась одна молодая дама — это была, безусловно, женщина со знаком плюс — и предложила мне возобновить свои работы, если я не хочу повторения аналогичных неприятностей в своем самом ближайшем будущем.
И еще меня предупредили о том, что если я обращусь в полицию, то буду заключен в сумасшедший дом еще до того, как до меня дойдет что это такое. — Смех его при этих словах был отрывистым и резким, как раскаты грома прямо над головой. — Я понял, что в
