Ко дню состязаний город украсили, старое знамя над воротами сняли и повесили новое; высокомерно большими литерами на нем было вышито слово «LEARNA». Для императора построили деревянную башенку, обтянутую флагами и штандартами Соры, откуда были видны и участники, и зрители, и — что самое главное — вероятные враги венценосной особы. Мало ли, кто явится на праздник, помимо стрелков и зевак, охочих до сплетен? Вон, в империи Малерта шесть лет назад прямо на многолюдной площади убили господина и госпожу Хвет, а их сын пропал без вести, и отыскать его не смогла даже знаменитая золотая полиция.
Накануне праздника Стифа купила Сколоту белую шелковую рубашку, расставшись ради нее с такими деньгами, что хозяин таверны хмыкнул и буркнул что-то о слишком дорогих подарках. Рубашка безумно шла мальчику, но у нее все-таки нашелся и недостаток: она не скрывала шрам. Сколоту, впрочем, было без разницы, увидит его кто-нибудь или нет — он не помнил себя без шрама, да и тот выгодно подчеркивал резкое отличие ребенка госпожи Стифы от чужих детей.
Женщина до самого рассвета сидела в кресле с вязанием, размеренно щелкая спицами и порой косясь на давно уснувшего сына. Сколот либо не умел испытывать волнение, либо, наоборот, умел тщательно его запирать — любой другой на его месте проворочался бы до полуночи, а мальчик уснул за считанные секунды, уставший после уроков.
Утром он покорно позавтракал, проглотил малиновый чай, не спрашивая, зачем Стифа бросила туда столько сахара, и неторопливо переоделся. Во всех его движениях сквозила такая собранность, что, когда мальчик закинул за спину перевязь с арбалетом и устроил на поясе колчан, Стифа с недоумением уточнила:
— Ты в порядке?
— В полном порядке, мама. — Он вежливо улыбнулся, в душе благодарный своему учителю за этот благоприобретенный навык. — Я пойду, хорошо? И ты тоже поскорее приходи.
Она пообещала, что отвоюет себе наилучшую позицию на трибунах, как только закончит с уборкой. До начала стрельбищ было еще около часа, и Стифа не боялась ни опоздать, ни поскандалить, тем более что у нее имелся гостевой билет.
В шатре для участников было шумно, тесно и накурено. Опытные стрелки насмешливо поглядывали на хрупкого Сколота, а кое-кто радостно делал ставки — как быстро соперники его растопчут, как быстро он застрелит сам себя или кого-нибудь из имперских зрителей. Многие рассчитывали, что мальчик взбесится и полезет в драку, чтобы самоутвердиться перед состязанием — но Сколот плевать хотел и на туманные намеки о слабости своего отца, и на явные провокации. Невысокий человек в латном доспехе посмотрел на него с тенью уважения.
Уже знакомый мальчику паренек в шляпе, теперь — обросший густой каштановой шевелюрой и бородой, — забежал в шатер сразу после гортанного сигнала труб. Пояснил, каковы правила, попросил посерьезнее относиться к мишеням и велел выходить группами по двое-по трое, когда он будет называть имена — благо, его хорошо поставленный голос пронзал плотные тканевые стены шатра, как нож — масло.
Стартовая черта… стрелу на тетиву… сокрушительное поражение…
Сколот закрыл свои мутные серые глаза и принялся покусывать нижнюю губу. По ощущениям, пришлось пережить целое столетие, прежде чем паренек в шляпе заорал: «Дальше у нас… господин Солен, господин Храт, господин Эрет… и господин Сколот!»
На трибунах госпожа Стифа снова сжимала кулаки, а рядом с ней возвышалась фигура хозяина таверны — непоколебимо спокойная. Женщина помахала мальчику рукой, и он заметил, как блестят крохотные капли слез на ее ресницах — она так боялась, что была не в состоянии их сдержать.
Четыре мишени, лук, подаренный к десятому дню рождения, взрослые соперники, ставки… голос высокого паренька гремит раскатисто и беспощадно, господин Храт натягивает звонкую тетиву…
— О-о-о, с ума сойти, какой поворот событий! Неужели конкуренты ее подрезали?! Бедный, бедный господин Храт! Что ж, придется вам взять казенное оружие, а господам Эрету, Солену и Сколоту — стрелять без вас! Господа, постройтесь, пожалуйста, у стартовой черты, и выберите мишень! Когда я скажу «три!», выпускайте стрелу, и да сопутствует вам удача!
Оперение привычно коснулось бледной щеки мальчика, и он расслабил пальцы. Тонкая, но обшитая дубленой кожей с внутренней стороны перчатка прятала его израненную, огрубевшую ладонь, а вот шрам был открыт всеобщему обозрению, и трибуны возбужденно перешептывались — но стоило стреле задрожать в самом центре мишени, как повисла напряженная тишина. Такая бывает перед грозой — и перед валом аплодисментов; громче всех, не щадя своих рук, хлопал хозяин таверны.
Господин Солен тоже попал, а вот господин Эрет немного промахнулся, и его отправили обратно в шатер.
Задание усложнилось, потом усложнилось еще, и еще. Помимо господина Солена были еще опытные, или удачливые, или хитрые стрелки, но они постепенно отсеивались, а Сколот мягко, вкрадчиво делал то, что больше всего… любил?
Эта догадка обожгла его, как обжег бы раскаленный уголь, брошенный за пазуху. Мальчик понятия не имел, что такое любовь. Он знал, как люди испытывают благодарность, он знал, как они бывают признательны, но понятия зеленого не имел, о какой такой любви ему твердят учитель и мама. Стифа говорила, что любит Сколота больше всего на свете; хозяин таверны говорил сходные, хоть и несколько менее откровенные вещи о самой женщине. А у мальчика, получается, любовь почему-то проявилась на стрельбищах, перед мишенью, расположенной у самого дальнего края деревянной ограды… или это все-таки не она?
Надо было стрелять, но Сколот помедлил, и господину Солену досталась весьма сомнительная честь первопроходца. Синее оперение заколебалось в каком-то волосе от цели; трибуны разочарованно загудели.
— Что это?! — счастливо завопил паренек в шляпе. — Неужели господин Солен промазал?! Ох, теперь свет победы ему загораживает этот маленький мальчик, и я, право, не представляю, кто из них окажется более… ого!
Мишень раскололась, как если бы ее ударили топором. Сколот, тяжело дыша, с вызовом посмотрел на бестактного, болтливого, глупого человека, но тот ни капли не смутился — наоборот, разошелся еще сильнее:
— Все видели? Никто ничего не пропустил?! Какие зоркие глаза, какая нежность в обращении с оружием! Разве кто-нибудь допускал, что господин Сколот выиграет состязание?! Давайте от всей души поздравим его и, разумеется…
К пареньку подошел высокий человек в мундире личной императорской гвардии. Тот весь покрылся холодным потом, но хорошо поставленный голос, как обычно, не дрогнул:
— Да, господин гвардеец? — радушно осведомился он. — Вам что-нибудь нужно?
Человек наклонился к его уху и что-то тихо пробормотал. До Сколота, продолжавшего кусать нижнюю губу, донеслась ритуальная фраза «именем императора», и он бросил растерянный взгляд на деревянную башенку, вознесенную над стрельбищем, словно корона.
— Ах, какая дивная идея! — восхитился паренек
